Это убеждение сформировано в основном детскими воспоминаниями и тем, что видели и чувствовали в счастливое время жизни, когда в жизни была любовь и наивные надежды. Потом остался пьющий муж, многоквартирный дом с громыхающей дверью в подъезде и глупые, не оправдавшие надежд дети. И вокруг один английский язык, который непонятен. Такой ерунды при русских не было.
Для разных возрастных групп эти романтические периоды и их создатели были разными. Для тех, кто сегодня одной ногой в бюро ритуальных услуг, это в основном произведения 70-ых. Разные приключения Шурика и т.д. Леонид Гайдай. Для других тепло и романтика - это Эльдар Рязанов и его сентиментальные комедии, может с массой соплей и слез, но зато там все было настоящим, как та несчастная советская жизнь.
Много и тех, кто помнит время гниения СССР, так называемое время застоя или развитый социализм, и в их случае романтику и тепло символизирует один режиссер, очень продуктивный, которого ни с кем не спутаешь - Марк Захаров.
Захаров создал несколько культовых фильмов, но в первую очередь люди вспоминают "Того самого Мюнхгаузена".
Фильм по своей сути - фантастическо-романтическая комедия с историческими костюмами, снятый по мотивам рассказов немецкого писателя XVIII в. Рудольфа Эриха Распе о чокнутом бароне Мюнхгаузене, выдуманном вельможе, который лишь отдаленно напоминает известного немецкого хвастуна того времени по имени Иероним Карл Фридрих, фрайхерр фон Мюнхгаузен. Прототип рассказывал невероятно раздутые истории о войне, а литературный персонаж раздул все это до полетов на луну и вытягивания себя из болота за волосы. Глядя на все это с позиции сегодняшнего дня, прототип немногим отличается от всем нам знакомых мужчин старшего возраста, которые, когда рассказывают о службе в армии (где их учили редким видам боев и как они стреляли из танков по стадам коров) и занятиях сексом с девушками в университетских общежитиях, не могут замолчать. Их истории чаще всего не очень соответствуют действительности.
Фильм, сценарий которого лишь отдаленно связан с книгой, начинается с проблемы барона Мюнхгаузена: он не может жениться на возлюбленной, поскольку уже женат, а развестись никак не может. Все было бы проще, если бы он был нормальным, как все, а не эксцентричным сумасшедшим, но он не может таким стать. Поэтому он имитирует свою смерть, а после смерти становится известным, о нем рассказывают легенды, его замок посещают туристы. Сам Мюнхгаузен, под другим именем, живет иной жизнью, однако меняется и сам, становится циником и прагматиком. События развиваются так, что ему приходится снова выбирать между прежней личиной, где он – сумасшедший, но фантастический, и новой, "нормальной" жизнью.
Как и в большинстве очень успешных фильмов, тут есть несколько слоев для разных аудиторий. Каждый находит что-то для себя. Женщин, конечно же, берет за душу печальная история любви (еще со времен Ромео и Джульетты нет ничего печальнее возлюбленных, которые не могут быть вместе – эти могут быть, но еще хотят заключить брак, вот это мужчина, думают женщины, он и жениться хочет, не то что некоторые).
Ось фильма, основа и непобедимый, незаменимый компонент - Олег Янковский. Он родился в Казахстане. В нем смешалась русская, польская и белорусская кровь предков. Это романтичный и шальной, задумчивый и грустный актер, бриллиант советского кинематографа (такой, каким несколькими десятилетиями раньше был гигант Иннокентий Смоктуновский) и символ зимней спячки, комы и смерти СССР: ему довелось в кинематографе нести на своих плечах всю советскую осень и ее настроение, краски заката и дуновение смерти.
Как в случае с Джеком Николсоном, где основным фильмом, его обязательным творением, попавшим в программу актерских школ (только не ищите эти программы, не ищите мои ошибки, все это в переносном смысле), был "Полет над гнездом кукушки", так в случае с Янковским это был "Тот самый Мюхгаузен".
Актер, совершенно играющий непонятых, печальных, не приспособившихся к жизни романтичных и всегда добрых персонажей, в этом фильме цветет в каждом кадре и в каждой сцене.
Слова диалогов и фразы настолько "клеятся" к нему, будто он сам их написал; взгляды, манеры, паузы, вздохи - совершенное выражение кинематографии. Никакого театрального переигрывания по Станиславскому и натянутых криков, никаких заведенных глаз – этом занимаются другие, но ему не мешает, он на протяжении всего фильма остается величественным океаническим лайнером, не сбивающимся с пути. Вокруг него, как мальки, кружат маленькие суденышки - другие актеры.
Даже известный из сериала о Штирлице и здесь выдающий комические стихи с безупречно холодной маской на лице Леонид Броневой здесь едва достает Янковскому до плеча, в актерском смысле (еще раз прошу, не прикладывайте школьную линейку к экрану). Это роль, какую иные актеры иногда и за всю свою жизнь не сыграют, несмотря на большое желание.
Однако для подозрительной советской аудитории, которая все время ищет фигу в кармане и скрытый смех и насмешку, Эзопов язык, фильм стал неисчерпаемой сокровищницей – планированной и не планированной. Ведь советские люди (и россияне, и литовцы) очень гордятся этой традицией, слышь, художники смеялись над системой, а та не понимала насмешек. Это – месть бессильного и загнанного батрака своему господину, характерная для той части общества, которая знает свое место, но никак не может избавиться от этого, только иногда фигу показывают. Согласно "Декамерону" Джованни Боккаччо еще в XIV веке секс с чужой женой был не только развлечением, но и социальной местью сословию обидчиков.
Советские люди привыкли каждую фразу интерпретировать как тайный намек на "подколку" в адрес системы. Когда с экрана слышались такие фразы, как "Глупые надписи на стенах писать - это мы умеем", "Война у порога, а мы не готовы", "Сначала намечались торжества. Потом аресты. Потом решили совместить", публика переживала такое интеллектуальное удовлетворение, которое было сродни сексуальному экстазу. Половина этих подколок были лишь мнимые и могли применяться в любом обществе, даже и в свободном мире, другая половине не была ни радикальной, ни опасной. Такие насмешки ни с экранов, ни со сцен агитбригад, ни в каких-то стихах не были ни опасными, ни сулящими переворот.
Однако миллионы людей могли сидеть у телеэкранов (а этот фильм создавался именно для телеэкранов) и радоваться, поскольку считали, что рассекретили тайные коды. Наивно и жалко? Конечно. Однако когда шестая часть мира живет за колючей проволокой и ничего не видит за ней, даже такое развлечение для них - большое дело, как пятничная культурная программа в актовом зале тюрьмы. Свободного человека туда и силой не загонишь, но в колонии – это подходящее развлечение.
Еще для одной части аудитории больше всего запомнилась музыка композитора Алексея Рыбников.
Продуктивный и безумно популярный композитор, создавший лучшие рок-оперы советского периода (в смысле известные в СССР, поскольку в других странах эти явления данного жанра вызывали искреннюю жалость), наполнил фильм сиропным, липким и труднозабываемым музыкальным клеем, толстым слоем намазывая сентиментальность, затем нагнетает еще больше сентиментальности и в конце еще опыляет все сентиментальностью. Весь фильм звучит в ушах как последний танец на школьном выпускном – это озвученная версия закатов, целующихся пар, букетов и котят.
Актеры, играющие музыкантов, выглядят как ресторанные музыканты из "Эрфуртаса" в Вильнюсе – потом понимаешь, что, наверное, там и были ресторанные музыканты, и после съемок фильма играли пьяным грузинам и азербайджанцам где-то в московских ресторанах и барах, за 10 рублей дополняя репертуар еще в 10 раз более сладкими хитами о миллионе алых роз.
Несмотря на невыносимую музыку (если вам нравиться, не обижайтесь), несмотря на клоунаду второстепенных актеров и игры сценаристов с супер мудрыми диалогами, это фильм, который надолго запал в память – возможно навеки. Красивый и печальный, как гранитный памятник, памятник стране, которой уже нет, и слава Богу, что нет.
