Поезд останавливается посреди леса, я спрыгиваю на землю. Здесь только одна колея, нет платформы, зато возле обшитого сайдингом здания вокзала стоит бесплатный городской автобус. Он делает круг по городу – советским многоэтажкам среди сосен. На каждой остановке заходят дети и начинают по-свойски здороваться с пассажирами. Выхожу на остановке Kosmoso и направляюсь вдоль леса к яркому, желто-розовому зданию – школе “Gerosios Vilties”, где меня уже ждут с кофе и печеньем учительница русского языка Ольга Мельник и учительница начальных классов Юлия Хрусталева.
Ольга, я знаю, что Вы пришли в школу недавно, сменив профессию. И Висагинас, наверное, тоже был для Вас осознанным выбором. Расскажите, как Вы на это решились. Это своего рода народничество?
О.М.: Прежде всего, Висагинас – это мой родной город. Я живу здесь достаточно продолжительное время – конечно, исключая время на учебу, которая прошла в столице. Там я сменила несколько мест работы: это была и журналистика, и интернет-маркетинг, и связи с общественностью… Сейчас можно сделать вывод, что в школе все это пригодилось: чтобы мотивировать учеников – тот же менеджмент, чтобы работать с родителями – те же связи с общественностью.
Вы заканчивали школу в Висагинасе, но не думали, что сюда вернетесь?
О.М.: Ни в коем случае. Каждый, кто уезжает отсюда, думает, что это навсегда. И для некоторых это действительно так, но сейчас мы наблюдаем, что в Висагинас возвращаются “наши”, что называется – из разных стран и городов. У детей у некоторых есть проблема с литовским языком, которую решают успешно в нашей школе, несмотря на то, что основной язык обучения – русский. Литовский язык на самом высоком уровне преподается и оказывается помощь детям…
Вы преподаете русский язык как родной?
О.М.: Да. Поскольку в школе совершенно и абсолютно не получалась у меня математика, как у Пушкина (смеется. – Прим. ред.), то любовью моей стал именно русский язык, и особенно – русская литература. У нас в городе, например, существует книжный клуб под руководством Ольги Велавичуте, которая достаточно известна в Литве как человек, который пропагандирует современную русскую детскую литературу, ведет семинары. В театре был недавно мастер-класс для детей 10-11 лет. Так что стараюсь и в своей работе с современной точки зрения, не опуская классику, научить детей прежде всего читать, привить им снова интерес к книгам. Бывает, что иду [в школу] с двумя пакетами [книг], и дети что-то разбирают – таким вот хитрым образом пытаюсь их заставить, не побоюсь этого слова, читать. И дети потом делятся впечатлениями. Я считаю, что это успех!
Юлия, а Ваш путь в школу был тоже извилистым, не прямым? Вы уезжали, искали другие профессии, или сразу знали, что хотите работать с детьми? С маленькими детьми – ведь Вы учительница начальных классов…
Ю.Х.: Ну Вы прямо угадали, я и правда с детства хотела быть учителем начальных классов. Но судьба повернулась так… в Висагинасе я живу больше 40 лет – практически столько, сколько и городу лет. И с детства я хотела быть учителем. Тетрадки проверяю с первого класса – своего первого класса. Но сначала я работала 12 лет учителем английского языка, начиная с начальных классов и заканчивая старшей школой. Но так вот судьба распорядилась, чему я очень рада, что я работаю по второму диплому, учителем начальных классов. Работала сначала в своей родной школе, потом вот в соседней, так как происходит у нас, как и во всей Литве, оптимизация школ – школы объединяются. Своей работой очень довольна.
За это время – вот прозвучала цифра 40 лет – как изменился город Висагинас, как изменились люди, школьники? Это совсем уже какое-то другое поколение, новое? Или так нельзя сказать – все равно дети всегда есть дети?
Ю.Х.: Я бы сказала так, что я выросла вместе с городом – или город вырос вместе со мной, – потому что разница у меня с городом всего лишь три года. Приехала маленькой сюда, в два года, и как бы развивалась вместе с городом. Сейчас немножко жизнь стала спокойнее. Нет такой, может быть, насыщенности молодежью, и хотелось бы больше видеть на улицах маленьких людей, молодых людей. К сожалению, жизнь такова, какова есть. Эмигрирующих людей очень много, но и приезжающих обратно тоже достаточное количество.
А насколько молодежь, которая есть, уходит куда-то в виртуальные миры?
Ю.Х: У нас город очень активный, и не в виртуальном плане – у нас настолько много различных секций, кружков, школа искусств, которая образована сейчас из музыкальной школы и из дома творчества. То есть у нас настолько детки заняты, что нельзя сказать, что они ушли полностью в виртуальный мир. Но когда у нас было удаленное обучение, конечно, все это плавно перешло в виртуальный мир. Ну и здесь, я думаю, что у нас никто не оплошал, все это продолжилось активно и здорово и в виртуальном пространстве.
Наверное, дети не рассчитывали, что учителя тоже придут в их гаджеты, в их компьютеры, планшеты, и начнется такая учеба? Да, наверное, и взрослые об этом не могли подумать… Вы были готовы к карантину? Возвращаясь к Ольге: у вас такой опыт в журналистике, в других сферах – наверное, компьютерные технологии не являются для Вас чем-то сложным, но чтобы применить все это для учебы…
О.М.: Действительно, компьютерные технологии ни для кого в школе не являются сложными. Но то, что началось во время пандемии, конечно, было стрессом для всех – и для детей, и для педагогов. Но стрессом в хорошем смысле, мы очень выросли. Прежде всего, когда объявили каникулы перед первой пандемией, учителя засели за новые программы – они изучили самые передовые, в нашей школе внедрен Teams, как во многих рейтинговых университетах в Вильнюсе. Поэтому никакой сложности… Когда начался первый урок – это помнит, наверное, каждый учитель, который работал в это время, – бац, и началась новая эра. Новая эра обучения дистанционном способом. Конечно, нужны были другие навыки, конечно, многому пришлось учиться, но как дети учатся постоянно, так и учителя постоянно повышают свою квалификацию. Поэтому ничего для нас в этом не было суперсложного, хотя было, конечно, тяжело. Прежде всего, увеличился рабочий день в разы, и нужно было учиться новому и быстро, по-другому взаимодействовать и с детьми, и с родителями. Пользуясь случаем, приносим благодарность родителям, которые морально поддерживали нас, которым тоже было трудно – по разным сетям, программам были разбросаны уроки. Очень удобно было составлено расписание, и я уверена, что наша школа выдержала это испытание с честью.
Что было самым сложным, от чего рабочий день так разросся? Казалось бы, наоборот: не нужно идти на работу, включаешь камеру, открываешь ноутбук и начинаешь вести урок.
О.М.: Было сложно убедить детей, что это не игра, что мы будем серьезно заниматься, что мы действительно пройдем программу (что в первые дни казалось скорее невозможным, потому что уроки должны были быть короче, мы делали перерывы, чтобы соблюсти гигиенические нормы и не обременить детей больше, чем они могут). Некоторым приходилось объяснять: “Я за вас отвечаю во время урока. Вы должны включить камеру. Да, нам трудно…” Вот так и начинали урок: трудно вам, трудно нам, но… А потом стало интересно. Мы изучили какие-то игровые программы, и больше стали обмениваться опытом, друг другу помогать. Один учитель нашел программу, которая вовлекает в урок детей – все остальные применили. А потом наоборот. Детям тоже стало, в конце концов, и понятнее, и интереснее.
Вторую пандемию мы встретили с глубоким вздохом, потому что все-таки нарушаются навыки общения, а это очень важно в этом возрасте – я занимаюсь с детьми 5-8 классов. К тому же, дети эти другого поколения, которому нужны и видео, и интерактивные доски – совершенно по-другому нужно подавать материал. Это уже ни в коем случае не классический урок, это уже урок-игра, урок-викторина, урок, где дети не будут спать и где им обязательно нужно донести тот материал, который мы обязаны донести.
То есть они не готовы смотреть просто, что учительница просто включила видеокамеру, смотрит на них и говорит 45 минут?
О.М.: Нет, это, безусловно и не приветствуется. И на педагогических советах, и на других собраниях четко было сказано, что структура урока не должна пострадать, но она должна быть насыщена новыми интерактивными элементами.
Наверное, самый тяжелый удар был для маленьких детей, которые еще никогда не учились? Которые пришли в первый класс, и тут их пандемия застигла, школа стала этим экраном. Расскажите, Юлия, что у Вас происходило в младших классах с детьми. Какой у Вас был класс, когда все началось, и что приходилось делать, как Вы это пережили?
Ю.Х.: Первая пандемия застала нас в первом классе. Слава богу, к марту месяцу мы знали алфавит, научились и считать, и читать. И как бы нам ни было трудно, они могли открыть нужную страничку, прочитать нужное слово и умели поднимать руку – эту электронную нашу ручку. Работали мы в первую пандемию в системе Zoom – тогда еще не был у нас заказан Teams. Но там мы тоже справлялись. Самое трудное было – научить отдельно каждого родителя, как нужно помочь своему ребенку привыкнуть к этой новой системе. Была не паника, но очень сильное беспокойство родителей. Каждому родителю пришлось пройти тот путь, который прошел учитель. Дети, кстати, в это всё вливаются более легко. Когда им взрослый ни о чем таком сложном не говорит, они сами собой вливаются в эту новую систему – интерактивный мир им не так страшен, как нам. Поэтому с ними прошло все гладко. Мои детки были молодцы – все подключались, все отвечали, работали. Школа обеспечила, кому нужно было, компьютерами, планшетами. Особых трудностей у нас не было. Только трудно было им усидеть дома на месте, потому что это была непривычная окружающая среда. Вторая пандемия нас застала во втором классе. Это было полгода, но я думаю, что мои дети с достоинством это вынесли. Не было прогульщиков, не было тех, которые не подключаются. Были немножко проспавшие, но это все мелочи, все это корректировалось.
Почему длинным рабочий день стал у учителей? Он стал длинным потому, что когда ты работаешь индивидуально с каждым ребенком в школе, то находится эта минутка, пару минут, когда ты можешь пообщаться на перемене, или что-то сказать на уроке, или тихонечко подойти. В виртуальной среде ты тихонечко ни к кому не подойдешь и на ушко не пошепчешь, и в отдельный чат тоже сильно не напишешь в процессе обучения. Поэтому приходилось после уроков – бывало, по вечерам – проводить с кем-то беседу, кому-то написать в личный чат. Дети с удовольствием отвечали. Кому-то подкорректировать домашнее задание. И больше всего им нравилось, когда некоторые из нас взялись за графические планшеты – вот еще один гаджет, который мы освоили. И тогда, конечно, мы уже подрисовывали и сердечко, и смайлик, своим почерком все подписывали – и это вносило положительную нотку в обучение – не было строгой переписки, только печатного текста. Конечно, каждый ребенок ждал оценки каждого своего домашнего задания – поэтому у нас увеличилось время проверки домашних работ. В [контактном] учебном процессе немножечко не так все это устроено. Что еще? Очень много уходило времени на консультации с родителями – каждого нужно было успокоить, каждому объяснить.
А о чем волновались родители? Вы сказали, что их приходилось успокаивать. Видимо, родители были раздосадованы тем, что школа теперь на дому, ребенку надо помочь включить и переключить программы, проконтролировать, накормить – ведь столовая школьная, наверное, не организовала доставку еды на дом, не настолько у нас фантастическое будущее наступило?
Ю.Х.: Самое сильное беспокойство выражали те родители, у которых обучались в одном помещении дома по три ребенка или четыре. Определение места ученического для ребенка – вот это самое сложное. Потому что когда ты сидишь, а рядом с тобой сидит брат или сестра в наушниках, то ты можешь даже слышать другого учителя, объясняющего урок. Трудности, мне кажется, у родителей больше были технические. У меня в классе была благоприятная среда – мои родители настолько мне доверяют, что только пара родителей была недалеко от детей. Остальные дети все учились самостоятельно. В моем классе мне просто чудесно повезло. Дети были только со мной, они доверяли, они подключались и как-то ответственно относились. Конечно, у кого-то родители сидели рядышком, конечно, приходилось им работать и воспитателем, и учителем, и поваром для своего ребенка одновременно (смеется. – Прим. ред.). Конечно, это было тяжело. Мы благодарны тем родителям, которые сумели организовать своих детей и учебный процесс для них дома.
Ольга, Вы работаете с детьми постарше. У них мотивация может быть направлена уже не только на учебу, но и на то, чтобы от этой учебы увильнуть, воспользовавшись такой ситуацией, продлить себе каникулы каким-то образом, что-то не доучить. Были случаи, что дети отлынивали от уроков?
О.М.: Наверное, были, но они строго – ну как строго, в игровой форме – пресекались. Потому что урок построен так, что не ответить невозможно – тебя и разбудят, и одноклассники помогут, если вдруг камера выключена. Были у нас случаи, когда малыши занимались со старшими детьми – всем миром обучали их прилагательным, существительным, остальным частям речи. И дети с удовольствием участвовали в таких уроках, потому что все понимали, что ситуация непростая.
Детям понравилось так учиться? Не возникло желания, чтобы все это продолжалось в удаленном формате? Никуда не надо ходить, можно даже в пижаме где-то сидеть дома и учиться так – с играми, с интерактивными элементами, а не идти в школу, проснувшись рано.
О.М.: Интерактивные элементы у нас используются на каждом уроке. Интерактивными досками у нас обеспечены и начальные классы, и пятые-восьмые, поэтому это была для них никакая не новость и что-то из ряда вон выходящее. В конце концов удалось иначе ход урока нужно построить, но, тем не менее, нельзя сказать, что вот эти все технологии, вернувшись в школу, мы оставили. Школе хочется идти в ногу со временем. Думаю, что мнение детей разделилось: некоторые, конечно хотели бы домой под одеялко, а некоторым откровенно не подходит такое обучение, потому что дети по-разному все устроены, как и мы. Пока мы радуемся тому, что дети в школе – потому что и общение очень важно, и здесь можно оказать им посильную и непосильную помощь в виде консультаций (которых никто, конечно, не считает). Мы проводим консультации для тех детей, в том числе, которым это [дистанционное] обучение не очень подошло, и они отстали.
Именно из-за пандемии отстали?
О.М.: Именно потому, что дистанционное обучение не очень им подошло. У них совершенно другой подход к домашним заданиям, к классным работам. Ведь урок дистанционный, он какой: за экраном находятся, может быть, и родители, и [другие] дети, и получается, что это такой мини-спектакль у каждого учителя. Тут как отыграешь. Все, конечно, старались, но все мы люди. Насколько мы слышали оценки нашей работы, справились мы хорошо. Что касается детей, которым не подошел именно такой вид обучения, то их сразу видно. Это дети, которые на уроках более рассеянные, немножко даже грустные. Тогда подходишь и разговариваешь. Не в смысле “как тебе не стыдно, ты не выполнил домашнее задание” – ведь этому всегда есть причина. И до этой причины в нашей школе мы обязаны докопаться (смеется. – Прим. ред).
Юлия сказала, что родителям сложно было, когда детей несколько, а помещение одно, распределить это пространство? А были ли сложности у вас, как у учителей, с тем, чтобы вести урок из дома?
Ю.Х.: У нас была возможность прийти в школу и работать из своего классного помещения. Она появилась не сразу, но мы могли так делать. А дома, конечно, сидят еще и свои дети, которые тоже на дистанционном обучении. Но у нас грамотно администрация составила нам расписание, чтобы уроки не подряд проводились. Пятьдесят процентов уроков должны проводиться виртуально, и какая-то часть уроков – самостоятельная работа. Хочешь, больше делаешь виртуальных уроков, хочешь – немножечко меньше, чем 50% виртуальных уроков, но тогда восполняешь это каким-то другим общением, в виде индивидуальных консультаций, в виде звонков. Я думаю, что учителя – не только в нашей школе, а вообще – показали себя в пандемию настолько гибкими в плане своей профессии людьми, что, я думаю, мы способны приспособиться подо всё. Я думаю, что учитель и должен быть таким, его не должны пугать никакие трудности.
Ольга, а Вы как сумели организовать рабочий процесс из дома?
О.М.: Рабочий процесс из дома организовался не сразу. Первые уроки прошли в таком недоумении: а как же у меня теперь будет разделено личное и рабочее пространство? Но у меня был опыт работы на фрилансе, и муж у меня фрилансер, и дома четыре комнаты и ровно четыре человека – по своим комнатам двое детей учатся, муж работает, я работаю. В этом есть свои минусы, но и свои плюсы есть.
Дом для каждого человека является безопасным пространством, его крепостью, в которой он чувствует себя комфортно. Сейчас дети снова вышли из этой зоны комфорта и привыкают снова быть в социуме, где есть люди с разными интересами, которые иногда не совпадают, где возникают конфликты. Когда я ехала на поезде в Висагинас, то мне позвонил сын из Вильнюса, и чуть не плача рассказал, что у него по пути в школьную столовую отобрал деньги другой мальчик. Даже так – сын их сам добровольно отдал, потому что этот мальчик всех бьет, обзывает, в том числе матерно. Школа, в которую поступил мой ребенок, считается хорошей в Вильнюсе, даже элитарной, туда проходят отбор, но вот от таких случаев никто, как оказывается, не застрахован. А как вы создаете безопасное пространство в школе, какая роль родителей в этом, что учитель может сделать?
Ю.Х: Дети были счастливы, что вернулись в школу. А такие случаи всегда были. Всегда были дети, которые обижали других, всегда были дети, которые что-то отбирали. Я считаю, что – по крайней мере, в начальных классах – только учитель может создать в классе ту обстановку доверительную, в которой к тебе ребенок может прийти и рассказать, и мы все дружно в классе с этой ситуацией разобрались. Если обидел ученик из другого класса, то берешь своего ребенка, идешь в тот класс и разговариваешь и с тем учеником, и с тем учителем. Все зависит еще и от родителей. Если с родителями повезло – а мне, например, повезло, – то я могу позвонить любому родителю. И того ребенка, который обижает, и тому родителю, ученика которого обидели. Мы можем договориться. Родители идут на контакт. Когда существует взаимодействие учителя, родителя и ребенка, то все в порядке. Потому что отгородить какого-то ученика и своего ребенка от внешнего мира мы не сможем никогда – он увидит драку, он услышит плохое слово. Все это есть – и в школе, и за пределами школы. Просто надо учить с этим жить, уметь с этим справляться. На то и существуют различные превенционные программы, на то и существуют консультации с родителями – постоянно учителя сидят на телефонах, обсуждают, выясняют, уговаривают, успокаивают, внушают… Я думаю, что все зависит от того учителя, с которым находится ваш или другой ребенок. Если контакт есть, то все хорошо.
Если речь не идет о какой-то единичной ситуации – понятно, что дети это дети, они не так контролируют эмоции, как взрослые, им гораздо легче вступить в драку, например, – если речь идет уже о буллинге, то что зависит от учителя? Что можно сделать, чтобы этого не было? Я смотрела статистику Всемирной организации здравоохранения, да и по опросам, которые среди детей проводились, литовские школьники очень, очень часто сталкиваются с буллингом в школе.
О.М.: Наверное, это новые знания, которые постоянно нужно откуда-то добывать. Поэтому наша школа с большим желанием участвует в общереспубликанских программах. Мы, например, уже два года участвуем в программе “Renkuosi mokyti”. Это известная современная программа, которая подходит и детям, и родителям, и учителям. Один из проектов этой программы, в котором я принимаю сейчас участие – это “Nepatogaus kino klasė”, “Класс неудобного кино”. Заключается он в том, что на уроках учителя могут из базы, которая предоставлена, показать детям фильм на актуальную тему. Вот, например, недавно смотрели мы кино “Мой проклятый телефон” – когда говорили о мобильной зависимости от гаджетов, что очень актуально, и как раз о буллинге. Я была неприятно удивлена тем, что дети говорили об этом не как о чем-то далеком, а как о том, что происходит каждый день и практически с каждым – или ребенок был участником этого буллинга, или он подвергался этому. Но ведь и в виртуальном пространстве ребенок от этого далеко не защищен. Там кибербуллинг свирепствует, как все мы знаем. Поэтому доверительные отношения с детьми, когда можно им прямо в классе сказать – они действительно очень внимательно слушают – о том, что они могут обратиться туда-то, туда-то… целый список выдается детям. Что обращаться к психологу, например, это далеко не стыдно, а нужно, и что у каждого взрослого человека, пожалуй, он должен быть, чтобы восстановить баланс с миром, и у ребенка тоже. У нас замечательный психолог в школе, у нас замечательный соцпедагог, поэтому у учителей здесь, в “Gerosios Vilties”, есть определенный план, когда и как мы должны поступать. Мы ему следуем и одновременно участвуем в новых программах, повышаем свою квалификацию. Наверное, успех зависит от чуткости, которую должен проявить каждый педагог.
“Gerosis Vilties” – “Добрая надежда” . Это литовское название, хотя в школе все классы русскоязычные?
О.М.: Да, в школе все классы русскоязычные, но у нас есть, например, “Stebuklingas Trečiadienis”, когда в среду мы на уроках русского языка и на других уроках стараемся провести параллели… У меня, например, вызывают крайний интерес переводы – я учу детей переводить. Как это делать легко и быстро, какими словарями лучше пользоваться. И с большим интересом дети на это реагируют.
В младшие классы в основном приходят дети, для которых родной язык русский, и с литовским они знакомятся только в школе, или нет?
Ю.Х.: Или нет! Знакомятся они с литовским и на улице, и дома некоторые разговаривают – не обязательно только русскоязычный ребенок приходит в нашу прогимназию, приходят и из литовских семей, это каждый решает сам за себя. Не у всех русский родной. У некоторых белорусский родной, у некоторых украинский родной. Двуязычие присутствует в начальной школе практически на каждом уроке. Природоведение (это Pasaulio pažynimas) – книжки, которые мы интегрировали полностью, математика, учебники за четвертый класс полностью на литовском языке с рабочими тетрадями. То есть мы говорим на русском, читаем на литовском, и это уже идет автоматом, мы внедряем это давно. Так же остальные предметы. Двуязычие у нас включено в программу – перевод слов, запись каких-то новых, употребление лексики на уроках.
Юлия, Вы всю жизнь, фактически, живете в Висагинасе. Для Вас литовский язык как второй родной?
Ю.Х.: Конечно, так как учила его я со второго класса. Правда, не так часто, как наши дети, но базовая школьная программа дала мне очень много. Я свободно могу общаться на литовском языке. Может быть, не все говорю правильно, где-то [путаю] окончания, но для понимания, для общения, для чтения и изучения документов мне хватает.
То есть теперь вы берете литовские учебники и можете спокойно по ним преподавать детям, даже не знающим литовского языка?
Ю.Х.: Мы не сразу внедряем литовские учебники. Например, Pasaulio Pažynimas мы внедряем с третьего класса, когда у детей есть уже какие-то знания литовского. То есть мы можем прочитать, вместе перевести. А записываем на русском. Они уже знают какие-то термины, определения по этому предмету уже и на литовском языке. То же самое с математикой. Ничего страшного в этом нет. Главное, чтобы позитивно настроиться на это все и детям не говорить с какой-то негативной стороны. Если есть поддержка родителей, которые тоже так настроены, то все хорошо. Если негатив какой-то встречается со стороны родителей – что мы не можем или не хотим, – тогда проблемы у ребенка начинаются.
Ольга, а вы преподаете русский язык по каким учебникам? Это учебники русского языка как родного именно языка?
О.М.: Да, это учебники русского как родного языка. Продолжая тему государственного языка: некоторые упражнения уже включены в учебник для перевода текста с литовского языка на русский. Но кое-что мы и от себя добавляем. И новая тенденция, когда учитель все меньше обращается к учебнику, она присутствует, потому что очень, например, интегрированы уроки литовского и русского языка. И в прошлом году, когда не было возможности путешествовать, наша школа придумала проект “Путешествие по Литве”, дети с большим удовольствием участвовали, а родители, которые в это время имели возможность по ту сторону экрана участвовать в уроке, были приятно удивлены. Некоторые даже и всплакнули. Дети готовили материал о литовских городах. Презентацию нужно было представить на русском, например, языке, а оформить ее на литовском языке – это очень хорошая практика двуязычия. А тема актуальная для пандемии, поэтому с большим удовольствием, желанием дети вовлечены были в этот процесс. Ну и учителя тоже получили большое удовольствие. Когда детям нравится, тогда и ты сама довольна уроком, потому что это запомнится. Несмотря на это трудное время, нашим детям, нашим ученикам будет что рассказать своим внукам и, может быть, даже что-то продемонстрировать из оставшихся материалов.
А что происходило с теми детьми, для которых этот год в вашей школе был последний, и прозвенел последний звонок – неужели это было виртуально тоже?
О.М.: Это действительно было не виртуально. Этот прощальный вальс, который танцевали выпускники восьмых классов (поскольку у нас прогимназия), конечно, получил новое звучание, потому что это был, кажется, первый месяц, когда можно было, пусть с незначительным количеством детей, принять участие в таких мероприятиях. Конечно, дети были в защитных средствах, но были и нарядные платья, и душещипательная музыка. Педагог, которая готовила вальс, прекрасно постаралась. Я не знаю, как она в виртуальном пространстве обучила детей. Танцевали прекрасно, и концертная программа была, как всегда, очень душевная. Сейчас дети эти к нам приходят в гости и вспоминают этот праздник как такой необычный.
Дети были в масках?
О.М.: В масках и в перчатках.
То есть с партнером по танцу соприкасались перчатками?
О.М.: По всем требованиям!
Может быть, Пушкину это бы понравилось!
О.М.: Я думаю, да. Если не вспоминать того, что перчатку обычно бросали перед чем-то таким значительным, но не очень положительным. У нас перчатки брошены не были. Все остались там, где должны были быть, и все отнеслись к этому с пониманием. Конечно, свой отпечаток пандемия наложила и на праздники, но, тем не менее, позволила нам насладиться в прошлом году этим последним вальсом. И хочется надеяться, что она отпустит нас в этом году в конце концов.
В этом году все ждут решений [правительства], уже не строят какие-то долгосрочные планы, потому что понимают, что планы наши могут пойти совершенно не так, как планировалось. И все же есть какая-то добрая надежда, надежда на что? Юлия, учительница младших классов, Ваша добрая надежда как учителя – это…
Ю.Х.: Моя добрая надежда – на контактное обучение! Надежда умирает последней. Я думаю, что мы будем учиться и контактно. В принципе, практически все дети у нас тестируются. Родители понимают – чтобы избежать перехода на гибридное обучение или удаленное мы должны производить эту процедуру. Не хотелось бы уходить на дистанционное, потому что дети счастливы видеть друг друга – вот продлили каникулы на два дня, так мои были готовы выйти уже в понедельник [вместо среды]. Родители писали: “Собрал рюкзак, уже готов!” Сегодня была на первом уроке просто тишина, все сами сели, никого не надо было успокаивать, все были просто счастливы, что они пришли в школу. Контактное обучение – живое, это взаимообмен мимикой, жестами, эмоциями, чувствами. Не хотелось бы больше удаленного. Надежда – на это.
Ольга, а какая Ваша добрая надежда как учителя?
О.М.: Мне бы хотелось, чтобы эта длительная пандемия все-таки не омрачила детство ни моих детей, ни моих учеников. Поскольку детство – это короткий период, он должен быть полон ярких впечатлений, путешествий. Тем более, когда есть сейчас возможность участвовать в самых разных проектах. Мы стараемся, несмотря на пандемию, и выезжать на экскурсии, и в действительности посетить те города, которые мы виртуально посетили во время пандемии, и привлекать какие-то интересные проекты, мастер-классы. Но не все от нас зависит. Все предпринимают усилия и проявляют понимание, но хотелось бы, чтобы контактное обучение продлилось дольше, потому что социальные связи для детей в этом возрасте очень важны.