Вместе с Константиновым мы поговорили о рок-музыке, о внутреннем "я" художника и его отношении к глобальной пандемии, узнали о том, за что маэстро недолюбливает Моцарта, как больше 30 лет назад он стал активным участником "Саюдиса" (движение за возрождение независимости Литвы), почему он крайне негативно относится к слову "патриотизм", душой болеет за Украину, и чем ему так не угодил Путин, местные русские и литовские националисты.
Без музыки – тоска
- Маэстро, расскажите, пожалуйста, о своих корнях: откуда вы родом, как ваша семья оказалась в Литве?
- Наши корни на русской земле. Отец – из Москвы, а мама родом из Пензы, но я родился в Литве, в городе Шяуляй. История нашей семьи мало чем отличается от других – родители осели здесь после войны.
- Повлияла ли как-то ваша семья на решение связать свою жизнь с музыкой, и были ли у вас в роду люди, связанные с этим видом искусства?
- Нет, профессионально музыкой никто не занимался. Правда, у моих родителей были замечательные голоса, они прекрасно пели – этого не отнять, а вообще отец был юристом, а мама работала в системе железных дорог. С искусством же был тесно связан мой дядя – Федор Денисович Константинов (знаменитый художник-график, иллюстратор, народный художник СССР – прим.). Множество культовых иллюстраций к классическим произведениям или известные многим гравюры к поэме Лермонтова "Мцыри" - это его работы.
- В какой момент музыка захватила вас как личность, и когда вы твердо решили, что пойдете по творческой стезе?
- Меня определили в музыкальную школу в детстве, чтобы я, скажем так, не пошел туда, куда не надо, но поначалу у меня не было ни порядочного инструмента, ни педагога… Я отмучился там сколько-то лет, а потом решил это дело бросить. В конечном итоге меня уговорил вернуться брат. Кстати, он был профессиональным гитаристом и в свое время играл в довольно известных группах… В общем, ему удалось воззвать к моему голосу разума – музыкальную школу я все-таки окончил.
Во время учебы в десятом классе я ездил в Ригу на подготовительные курсы – готовился поступать в Рижский государственный университет на экономиста, но, что называется, вовремя одумался. Несмотря на то, что в музыкальную школу я ходил с неохотой, интерес к музыке у меня все же был. Разумеется, не к той конъюнктурной «эстраде», которая устраивала советские власти, а к року, джазу – ко всему тому, что не рекомендовалось и считалось вредным. Помню, особую любовь я питал к "Битлз", большое впечатление на меня произвела группа "Emerson, Lake & Palmer", да и весь арт-рок, как направление, в целом. Но, помимо этого, меня влекла и старинная музыка эпохи Возрождения, барокко... Когда мне было 13 лет, я сам пошел на концерт ансамбля "Мадригал", тогда меня пленили эти тонкие композиции.
Проще говоря, в определенный момент в голове что-то щелкнуло, я понял, что совершу ошибку, если пойду на экономический факультет, и в итоге тут же сел за гаммы – играл денно и нощно, а после поехал в Клайпеду. В Вильнюсе прием был уже окончен, а на Клайпедском факультете Литовской государственной консерватории еще принимали.
- Одним из ваших преподавателей был дирижер, профессор Казис Кшанас?
- Совершенно верно. Я очень рад, что мне попался такой педагог. В то время он руководил Клайпедской народной оперой, мне было 18 лет, и благодаря ему я был активно вовлечен в ее деятельность. У меня было много хороших преподавателей, научивших меня правильно слышать и чувствовать музыку.
- Принято считать, что в советские годы в консерваториях доминировали национальные кадры, позже в них выросли элиты, во многом определившие ход движения борьбы за независимость. Иными словами, осваивать музыкальные профессии в подавляющем большинстве шли литовцы. Каково было русскому парню из Шяуляй в середине 70-х оказаться в такой компании?
- На самом деле, я не вполне понимаю, почему так принято считать, да и про подавляющее большинство литовцев был не в курсе. Думаю, процент «меньшинств» был пропорционален реальному раскладу населения Литвы на тот момент. Я точно ехал сюда не за политикой и не потому, что хотел попасть в какой-то элитарный клуб. Я приехал изучать музыку, причем по тем временам на пианиста я бы не поступил – все-таки мало работал в детстве, а туда, куда удалось поступить, моих знаний было достаточно. (Владимир Константинов изучал дирижирование хором – прим.). При этом я сохранил интерес и к другим направлениям.
После Баха придумывать уже нечего
- Вы упомянули об особенном отношении к року и ранней музыке. Разве эти два жанра не противоречат друг другу?
- Одно вытекает из другого. Все взаимосвязано.
- Классическая музыка, на ваш взгляд, сейчас переживает свой расцвет, упадок или возрождение, а может, медленное угасание?
- Спектр современной классической академической музыки очень широк. Дело в том, что есть масса разнообразных жанров. В век постмодернизма можно делать все, что хочешь. Ты можешь комбинировать пласты совершенно разных музыкальных направлений, можешь кристаллизировать свой собственный план… В каких-то вещах происходит расцвет, в каких-то – увядание. Говоря о рок-музыке, по-моему, сейчас мы видим упадок, но и она неоднородна.
Я считаю, что в годы расцвета арт-рока, как в случае с Иоганном Себастьяном Бахом, было сделано настолько много, что развиваться дальше этому направлению было просто некуда, и оно – по аналогии с переходом из барокко в классицизм – в каком-то смысле закончило свое существование и трансформировалось в нечто другое – «легкое и прозрачное».
- Разве это плохо?
- На мой взгляд, плохо. То же случилось и с рок-музыкой. Когда она достигла пика в своем развитии, пошла безликая попса. Сейчас очень многие ностальгируют по тем временам – 70-80-м годам прошлого века. Есть и молодежь, в том числе и моя дочь, которая очень ценит музыку того времени.
- Вы противник упрощения?
- В общем, да. Хотя в современной академической музыке, как и вообще в искусстве, есть такое понятие, как минимализм. В нем, как ни странно, все же усматриваю много интересного.
- То есть вы считаете, что новая постбарочная эра в музыке, которую заложил Моцарт, это упадок и, выражаясь современным языком, скатывание в попсу?
- По-моему, это упадок. После гармонического разнообразия Баха и его полифонии… По-моему, то, что звучит у Моцарта – все попроще. Конечно, у него есть несколько вещей, например, «Реквием», который игнорировать нельзя, но в остальном – все довольно простенько. Хотя, возможно, я до этого не дорос.
- А что вы думаете о музыке эпохи романтизма?
- Если бы его не было, я бы как-то это пережил.
- Но при всем при этом вы довольно трепетно относитесь к Джоаккино Россини?
- У Россини много общего с моцартовской фактурой, но он более живой – его интереснее слушать, чем Моцарта.
Свобода против патриотизма
- Если утверждение о том, что художник улавливает незримые колебания Земли и всегда чувствует тоньше, нежели другие обыватели, правдиво, не могу не спросить вас, с какими чувствами вы встретили пандемию? Как пережили карантин, натолкнуло ли это вас на новые мысли и композиции или же напротив?
- Литва – не самое плохое место для того, чтобы пережить карантин. Моя прямая работа связана с театром – с хором, с большим коллективом, поэтому пришлось искать новые формы, ведь планы никто не отменял. Сейчас нагоняем: премьеры, гастроли, репетиции. Такого ритма быть не должно, но ничего не поделаешь – обязательства. На тот момент нужно было наладить работу удаленно – люди исполняли свои партии, присылали видео, отчитывались… Мы даже почерпнули что-то полезное. Говоря же о вибрациях Земли, по сути, когда ты занимаешься индивидуальным творчеством, ты находишься наедине с самим собой – важно найти гармонию. Некоторые творцы даже не заметили этого карантина – настолько они были увлечены работой.
- В предыдущем разговоре вы упомянули, что к патриотизму любой окраски относитесь крайне отрицательно, но ведь я не ошибусь, сказав, что вы – большой патриот Литвы. Ваша работа проникнута любовью к родине, и это не просто красивые слова. На заре независимости вы участвовали и в движении за независимость, и в "Саюдисе", и даже создали ставшую культовой композицию "Тебе небо родины". В чем же противоречие?
- Я абсолютно сознательно поддержал движение за восстановление независимости Литвы, и с самого начала я был очень вдохновлен горбачевской «перестройкой» - это стало большим праздником. В силу несвободы, а она выражалась даже в том, какую музыку можно было слушать, а какую нельзя, та система не могла не вызывать отторжения. Поэтому перемены я приветствовал, позже поддержал "Саюдис". Кстати, вполне возможно, что мой хор – хор нашего театра стал первым коллективом, исполнившим национальный гимн независимой Литвы. Это было летом 1988 года. У нас как раз состоялось первое заседание "Саюдиса".
Говоря об отторжении патриотизма, поймите правильно: я воспринимал это слово, исходя из того, какие смыслы вкладывала в него советская власть. Это было совершенно отвратительно. Вы не жили в ту эпоху, а я жил. Мы глумились над тем, что происходило и что пропагандировалось – никто не верил в те так называемые идеалы и тот так называемый патриотизм, но в то же время форму надо было выдерживать, и не дай бог отойти в сторону. Эту ложь надо было ломать к чертовой матери.
- А если провести промежуточные итоги, сегодня, спустя 30 лет, вы точно уверены, что Литва отвечает тем идеалам, за которые молодой маэстро Константинов боролся в конце 80-х?
- Безусловно, сегодня все иначе, однако и сейчас, когда я вижу уже в свободной Литве похожие методы навязывания патриотизма, мне становится не по себе. В данном случае я вспоминаю выражение классика: "Патриотизм – это последнее прибежище негодяя". Во многом это правда – этим пользуются, за счет этого люди делают карьеру и наживают капиталы. Прикрываясь этим магическим словом, можешь делать все, что хочешь…
Конечно, можно с любовью относиться к месту, в котором живешь, можно чувствовать какую-то связь со своей страной, но суть этого слова - "патриотизм" - очень туманна.
Тяжело быть русским
- Ощущаете ли вы принадлежность к литовским русским, и волнуют ли вас вопросы, связанные с нацменьшинствами?
- Я не связываю себя с понятием национальное меньшинство. К слову, говоря о местной русской диаспоре и патриотизме, меня поражает количество путинистов и людей, исповедующих то, что я называю "ватным патриотизмом". Никак не могу этого понять… Сегодня в России возрождается советский строй – в самых худших его проявлениях, так как у этого строя, в отличие от того, нет даже идеологии. Мне странно, что это находит свой отклик, причем не только у нас, но и у некоторых людей, живущих на Западе – в Великобритании, Штатах, Германии…
- Если уж вы затронули эту тему, не могу не спросить, как давно вы почувствовали неприятие к действующей власти в России? Было ли это всегда, или же проявилось недавно?
- Первым звонком стало возвращение Путиным советского гимна, потом притеснение свободных СМИ, политиков, но окончательно я почувствовал это 1 марта 2014 года, когда Совет Федерации РФ дал добро на вторжение на чужую территорию. Я помню свое состояние: у меня никогда не болит голова, но в тот момент она сжалась от боли в буквальном смысле слова. Для меня это был физически ощущаемый ужас. Вот такое дело…
- В 2014 году вы приняли прямое участие в создании очень резкой и неоднозначной композиции "Никогда мы не будем братьями", посвященной событиям в Украине и началу горячего этапа вооруженного конфликта на Донбассе. Сегодня у этой песни на YouTube свыше 16 млн просмотров. Почему тогда эта тема столь сильно растревожила вас как художника?
- Это все назревало. Запись песни "Никогда мы не будем братьями" была инициативой моего коллеги. Песня получилось хорошей, я же больше выступал как аранжировщик.
- Не дай бог, если сейчас они сунутся в Беларусь... Говоря об этих событиях, мне непонятны люди, поддерживающие Лукашенко, готовые закрыть глаза на весь этот произвол, насилие, пытки, кадры десятков живых покалеченных молодых людей и стариков... Как можно это игнорировать? Просто не понимаю.
- Шесть лет назад в одном из интервью, рассуждая о событиях в Украине, вы сказали, что быть русским сегодня очень тяжело. По вашим словам, любого россиянина, не разделяющего позицию руководства своей страны, в любой точке мира отныне повсюду сопровождает чувство стыда, и это очень тяжело. За эти годы ваше мнение не поменялось?
- Я из тех, кому стыдно за русских в данной ситуации. Есть такой поэт Андрей Орлов, больше известный как Орлуша. Так вот, когда над Донецкой областью был сбит «Боинг», он написал: я один из тех, кто его сбил… Он чувствует сопричастность, и я его хорошо понимаю. Это касается меня, это касается вас, это касается нас всех. Мне очень неприятно, что люди с фамилиями, похожими на мою, вершат такие дела. Больно и горько.
- Вы считаете себя либералом?
- Я сторонник классического либерализма, исповедующий постулат о том, что свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого.
- Как уже упоминалось, вы были не только свидетелем, но и активным участником событий на заре независимости. 30 лет назад Литва, как и многие другие страны бывшего соцлагеря, пошли по пути становления национальных государств, позже мы стали частью одной большой европейской семьи, а сегодня в Европе вновь усиливаются позиции скептиков. Они говорят о том, что лучше жить порознь, и в Литве есть те, кто разделяет эту точку зрения, говорит о том, что ЕС – это новый Советский Союз, что условный патриотизм, о котором мы с вами говорили, должен стоять на первом месте и тому подобное. Как вы относитесь к таким мыслям, близка концепция национального государства, и не вступает ли она в противоречие с либерализмом?
- В Литве есть люди, которые воспринимают патриотизм так, как им удобно и трактуют его по уже знакомому принципу – "мы научим тебя родину любить". Я против этого. Говоря о концепции, если государство – это средство для того, чтобы делать жизнь более удобной и качественной, а оно так и задумывалось изначально, то я ее поддержу. Если государство справляется с задачей по увеличению благосостояния человека и населения в целом, мне не столь важно, каким оно будет. Может быть и национальным.
Тяжела ты, шапка музыканта
- Расскажите о своих последних проектах: над чем вы работаете сегодня?
- Накануне состоялась премьера оперетты "Орфей в аду" Жака Оффенбаха – впервые на клайпедской сцене.
Я же сегодня что-то пытаюсь "рисовать" (на музыкантском сленге это означает "сочинять" – прим.), очень много оркеструю, в том числе и для Государственного симфонического оркестра Литвы, причем, как правило, я делаю для них оркестровки мировых хитов рока. Недавно у меня был большой заказ, а сейчас я посвободнее, поэтому появилось больше времени поработать в качестве композитора.
- Тяжело ли сегодня в Литве людям, занимающимся академической музыкой, легок ли хлеб музыкантов, исполнителей, хормейстеров?
- На зарплату, получаемую только в театре, долго я бы не протянул. Работать и жить было бы трудно. В моем случае ситуация иная, так как у меня много заказов – мне повезло, поскольку я могу не заниматься ничем иным, кроме музыки, но бывает и по-другому. Говоря в целом, в Литве – это недооцененная работа, а артисты хора вообще получают по 500 евро. Это очень скромно, при этом занятость у людей музыкальных профессий – огромная. Большинству приходится работать на стороне.
- Это обычная ситуация для европейских стран или же Литва стоит особняком?
- Нет, необычная. В Эстонии, например, дела обстоят иначе, в Латвии ситуация тоже лучше, чем у нас, так же и в Польше… О странах Западной Европы я уже и не говорю. Там это очень престижный род занятий – люди получают солидные гонорары и, разумеется, служат в театре – им не нужно искать работу на стороне. Например, в Амстердаме рядовой хорист получает около 2 500 евро. При этом цены и на продовольствие, и на сферу услуг в Западной Европе уже фактически не отличаются от наших. Все завышено, я не очень понимаю, как работает этот алгоритм. Хочется спросить, что это за рынок, где цены несообразны доходам, но это риторический вопрос.
