Исследователи творчества Микалоюса Чюрлениса знают его как интерпретатора этого музыканта и художника. Многие почитатели истории архитектуры нашей столицы восхищаются его книгой "Искусство Вильнюса" (впервые вышла в 1940 г. на литовском языке), ставшей одной из лучших в своей области. Находчиво и достаточно доступно, изящным стилем написанные его книги и статьи знакомили читателя с литовской культурой в европейском контексте. Они способствовали складыванию основ истории и критики искусства в Литве, соответствующих лучшим стандартам европейской (главным образом немецкой и отчасти французской) науки того времени.
"Притяжение Литвы" - это серия публикаций о политиках, дипломатах, ученых, поэтах и повстанцах, чьи имена звучат не всегда по-литовски, но их наследие стало неотъемлемой частью Литвы
Николай Воробьев – известный, затем призабытый деятель культуры межвоенной Литвы и одновременно еще одна личность отмечена трагизмом судьбы, сломленная участью политического эмигранта и безразличием общества.
Биография и участь Николая Воробьева может показаться в чем-то общей для многих известных интеллектуалов в Европе середины ХХ в., но в то же время она и особенная своей психологической драмой, семейной трагедией. Кроме того, имя Николая Воробьева было и остается исключительным, особенным для Литвы. До последнего времени его биография оставалась все еще недостаточно изученной, а его творческое наследие и заслуги мало оценены в нашей стране и за рубежом.
Цель данной статьи – вкратце познакомить с основными данными биографии и творческого наследия историка искусства Н. Воробьева, основанными на новых исследованиях и оценках. В то же время это дань личности, которая принадлежит литовскому обществу в целом, но достаточно тесно связана также с русской общиной межвоенной Литвы и достойна ее переоценки в пантеоне "хороших" русских Литвы (тема "плохих" русских также очень востребована ныне, а в литовской историографии и публицистике присутствует после 1990 г., но особенно остро звучит после 2022 г.). Однако личные и творческие связи Н. Воробьева с русской общиной межвоенной Литвы, как и вопрос об этнической принадлежности к ней (при всей сложности и деликатности этой темы), малоизучены. Это не является задачей данной статьи, но я выскажу некоторые соображения на эту тему.
Имя Н. Воробьева принадлежит исторически многокультурному обществу Литвы и ее многогранной культуре. В ней след оставили как литовцы, руськие Великого княжества Литовского (предки современных белорусов и украинцев) и поляки, так и немцы, итальянцы, евреи, караимы, татары и русские (выходцы из Московского княжества, затем России). Начиная с конца 18 в. в истории Литвы особый след также оставили русские (очень неоднозначные представители разных их групп), белорусы и украинцы. Роль последних, прежде всего в современной Литве и особенно после начала агрессии России в Украину в феврале 2022 г., еще предстоит изучить и оценить, но уже сейчас можно сказать, что миграция украинских беженцев в Литву была массовой, а их деятельность заметной и многогранной.
Важные вехи биографии
Мама – Адольфина-Анна Воробьева (урожденная Розенталь, 1873–1941?) ее отец Карл Розенталь – русский (или немец?), православный, мать Адела Грицевичайте – литовка, католичка), до брака также жила в Шавлях, русская (в личных документах 1920-х гг.), католичка, учительница немецкого языка с 1921 г. Считается, что именно мама прежде всего могла привить сыну Николаю любовь к родному краю, литовскому языку и культуре.
Николай был единственным ребенком Сергея и Адольфины Воробьевых, брак которых состоялся в Шавлях весной 1902 г., и третьим сыном отца. У С. Воробьева было два сына от первого брака (жена умерла): Борис (родился в 1893 г.) и Дмитрий (родился в 1894 г.).
В 1904 г. семья переехала в Ковно (ныне – Каунас), когда отец получил место следователя по особо важным делам в Ковенском окружном суде, затем назначен членом этого окружного суда. Окончив подготовительные классы, с 1 сентября 1913 г. Николай поступил в Ковенскую мужскую гимназию графа Матвея Платова.
1921 г. Сергей Воробьев с супругой и с сыном Николаем вернулись в Литву из Советской России, поселились в Каунасе на шоссе Укмяргес, 103, в доме среди старого большого сада.
Еще в 1915 г. они, как и большинство русских Литвы, был вынуждены эвакуироваться в глубь царской России. Воробьевы оказались в Москве, в которой Николай посещал 7-ю городскую гимназию, а после большевистского переворота – 13-ю рабочую школу.
В Каунасе, тогда временной столице Литвы, отец С. Воробьев получил работу в Департаменте охраны граждан при Министерстве внутренних дел Литвы. Иногда читал лекции на юридическую тему в местной школе полиции. Как и супруга, после аргументированного письма в Кабинет министров Литвы он гражданство получил лишь в 1928 г. В памяти современников, Сергей Воробьев был "примером скромности, нежности и доброты", что прослеживается и в его письмах к "дорогому сыну Колечке". Он также нередко критически относился к недостаткам людей в России.
В доме Воробьевых была "большая библиотека", которую они привезли из России. В ней была классика и современная литература многих стран, поэзии "самых новых направлений", книги по изобразительному искусству, музыке и театральной культуре. Это был "мир, способный раскрыть каждую открытую душу", что создавало благоприятную атмосферу для форсирования мировоззрения будущего историка искусства с широким гуманитарным кругозором.
1932–1934 гг. Н. Воробьев закончил Мюнхенский университет имени Людвига Максимилиана, в котором учился в 1927–1933 гг. Он посещал курсы по философии, археологии, математике, славистике, но в центре его интересов была история искусства. В мае 1933 г. он успешно защитил диссертацию о генезисе окон зданий Баварского архитектора эпохи Барокко Доминика Циммермана. Получил диплом доктора философии, или, как шутил отец, "докторскую шавку". Руководитель его работы – проф. Вильгельм Пиндер, специалист по немецкому барокко и находчивый популяризатор искусства.
До того он учился также в Марбугском университете в Германии, а с 1926 г. два семестра изучал историю искусства, философию и психологию в Берлинском университете Фридриха Вильгельма (ныне университет имени Гумбольдта). Помимо прочего, слушал лекции известных философов Николая Гартмана и Мартина Хайдеггера.
В студенческие годы он много путешествовал по старым городам Германии – Ахену, Франкфурту, Кельну, Лимбургу и другим, которые были в значительной степени разрушены в годы Второй мировой войны.
30 июля 1932 г. в Аугсбурге Н. Воробьев женился на преподавательнице музыки Евгении Ариадне Ридель (1909–1963). В том же году он начал печатать свои статьи по истории искусства в периодической печати Литвы.
8 февраля 1934 г. родилась дочь Мария Воробьева (1934–2001). 18 мая того же года в православном храме Св. Андрея в Каунасе состоялось венчание Николая и Ариадны Воробьевых.
В 1934 г. в Мюнхене отдельным изданием вышла его диссертация о творчестве Д. Циммермана – N. Worobiow, Die Fensterformen Dominikus Zimmermanns: Versuch einer genetischen Ableitung. Получив стипендию для постдокторантов фонда Александра фон Гумбольдта, в 1935 г. он был на стажировке в Берлине. В солидном журнале по истории искусства в Германии вышла его большая рецензия о монографии французского историка и теоретика искусства Aнри Фосийона (фр. Henri Focillon; 1881–1943) "Жизнь форм". В этой книге Фосийон, под влиянием интуитивистской философии А. Бергсона, демонстрировал новый подход к изучению произведений искусства, основанный на "чистой визуальности" (интерпретации произведения искусства исходя из его собственных, имманентно присущих ему законов, интерпретации, основанной исключительно на анализе зрительных впечатлений). Такой подход был близок и самому Н. Воробьеву. Среди учеников Фосийона был также литовский историк искусства Юргис Балтрушайтис-младший, который был женат на его дочери Элен.
1938 г. Н. Воробьев издал одну из своих самых важных прижизненных книг – научную монографию на немецком языке о художнике и музыканте М. Чюрленисе, достойную особого внимания по настоящее время (N. Worobiow, M. K. Čiurlionis. Der litauische Maler und Musiker, Kaunas–Leipcigas, 1938; по-литовски вышла в 2012 г.). Тогда эта книга способствовала росту авторитета Н. Воробьева среди политиков и государственных чиновников. Не без содействия самого автора и руководителей книжного магазина "Прибачё" (Pribačio knygynas), издавшего эту книгу, книгу о К. Чюрленисе стали рекламировать на международной арене даже сотрудники Министерства иностранных дел Литвы.
С 1936 г. Н. Воробьев продолжал работать ассистентом в книжном магазине "Прибачё" (тогда аллея Лайсвес, 48), а с 1939 г. стал заведующим отдела иностранных книг в "Фонде печати", хотя мечтал об академической карьере в Литве.
В 1938–1939 гг. он начал регулярно писать рецензии о художественных выставках, художественных ценностях Вильнюса в литовскую печать – официозную газету Lietuvos aidas, журнал Naujoji Romuva и др. Среди них хороший анализ состояния и устремлений искусства и архитектуры на рубеже XIX и ХХ вв. в статье "Модернизм или борьба за стиль в искусстве Европы". Он проявил себя и как искусствовед, специалист по наследию, просветитель, а также проницательный и опытный критик искусства.
1940 г. Весной 1940 г. в Каунасе Н. Воробьев выпустил свою третью прижизненную книгу – "Искусство Вильнюса", принесшую ему известность, если не тогда, то в наши дни. Это прекрасный текст и свод знаний по истории древней архитектуры Вильнюса от готики до классицизма. Книга написана доступным, сочным языком со многими научными достоинствами, также полна, метких, авторских интуитивных запоминающихся оценок, сравнений и образов. По словам поэта, ценителя архитектуры и историка Вильнюса Томаса Венцловы, эта книга Н. Воробьева, возможно, самая хорошая книга о вильнюсской архитектуре.
15 июня 1940 г. началась советская оккупация и аннексия Литвы. В конце лета Воробьевы переехали жить в Вильнюс. Семья жила на Зверинце, на ул. Латвю, 36–1, затем на ул. Витауто, 23–7.
Н. Воробьев получил место преподавателя в Вильнюсской вольной школе искусств (позже Вильнюсская академия художеств), затем устроился также в Вильнюсский художественный музей и в Вильнюсский университет. Началась его академическая карьера, о которой он давно мечтал, но длилась она всего неполных два года.
В июне 1941 г. советская власть по идеологическим и выдуманным причинам сослала пенсионеров Адольфину и Сергея Воробьевых в Сибирь. Его за то, что, работая в Министерстве внутренних дел референтом административного отдела, якобы "вел борьбу с революционным движением в Литве", ее как "домохозяйку, социально опасную". Их дальнейшая судьба неизвестна.
Июнь 1941 – июнь 1944 г. – немецкая оккупация Вильнюса. В 1943 г. Н. Воробьев закончил писать габилитационную диссертацию "Эпоха модернизма в искусстве Европы", но немцы закрыли Вильнюсский университет, и работа осталась незащищенной. Он потерял работу преподавателя в высших школах, которые немцы закрыли в отместку за неповиновение литовских активистов оккупационному режиму. Писал статьи об искусстве Литвы в литовскую и немецкую печать. Получив предложение написать о влиянии немцев на вильнюсское барокко, Н. Воробьев возобновил изучение наследия барокко, в частности углублялся в творчество архитектора XVIII в. Иоганна Глаубица.
1944 г. Приближение Красной армии к Вильнюсу вынудило Н. Воробьева с семьей поспешно уехать из Литвы на Запад. Сначала семья поселись в маленьком городке Андриц "без культуры" близ в Граца в Австрии. Позже они переселились лагерь военных беженцев в Глазенбах, около Зальцбурга.
Н. Воробьев подрабатывал в разных учреждениях, работал учителем и преподавал историю искусства. Изредка публиковал статьи по искусству.
В 1949 г. Воробьевы переехали в США. Он получил место преподавателя русской литературы в Женской коллегии Смита в Нортамптоне, штат Массачусетс. Дополнительно работал в библиотеке этой коллегии. Писал в русскую эмигрантскую прессу.
1954 г. В связи с сокращением рабочих мест, весной Н. Воробьев потерял работу в Женской коллегии Смита в штате Массачусетс. Некоторое время безуспешно искал работу в разных учебных заведениях.
Он был сильно привязан к своей жене и дочери, но, загнанный в угол житейскими обстоятельствами и обременённый нервным расстройством, осложняющим возможность работать в своей области, не выдержал. 7 июня 1954 года Николай Воробьев ушел из жизни – покончил с собой. Ему был 51 год. Похоронен на Кембриджском кладбище в штате Массачусетс в США. Его смерть была полной неожиданностью для близких и друзей.
Забвение и возвращение имени Николая Воробьева
Стараниями прежде всего литовской интеллигенции и некоторых ученых в современной Литве имя Николая Воробьева (в его литуанизированной форме – Микалоюс Воробьевас) возвращается из забвения.
Информация о нем до того была скудной и фрагментарной. Это было обусловлено рядом причин. После эмиграции Н. Воробьева с семьей из Литвы в 1944 г. общественная память о нем на долгое время почти угасла, хотя в советские годы теплилась в узком кругу специалистов и почитателей искусства Вильнюса. Из поля зрения советизируемого общества Литвы пропали и его труды, которые надолго оказались в спецфондах публичных библиотек. К тому же, монография Воробьева о М. Чюрленисе (1938 г.) была опубликована по-немецки, а на литовский язык переведена лишь в 2012 г.
Н. Воробьева долгое время вспоминали в советской Литве главным образом как автора одной книги – "Искусство Вильнюса", вышедшей весной 1940 г., в самом конце существования независимой Литвы и перед первой советской оккупацией. Эта память после 1945 г. по причине советской идеологизированной цензуры теплилась в узком кругу литовских интеллигентов, к которому в 1960-е гг. принадлежали прежде всего вильнюсцы Рамунас Катилюс, Томас Венцлова, Пранас Моркус и др. Тогда было трудно получить эту книгу или ее копию, а чтение требовало вдумчивого и подготовленного читателя. Именно в этом кружке родилась легенда об архитектуре старого Вильнюса, которую любить учились "по Воробьеву". Эта горстка интеллигентов не только сама познавала архитектуру столицы "под руководством" текста Н. Воробьева, но они рассказывали об этом и другим. Среди таких гостей был поэт и будущий лауреат Нобелевской премии по литературе Иосиф Бродский, посвятивший Вильнюсу с его архитектурой барокко несколько своих стихотворений. Это придавало этой легенде о Н. Воробьеве особый литературный флер.
По словам Т. Венцловы, Бродский любил говорить, что "для русского человека Литва – это всегда шаг в верном направлении".
Таким образом, как сама легенда о учителе Н. Воробьеве, так и его книга о искусстве Вильнюсе начали играть новую роль – они укрепляли "западничество" не только среди литовцев, но и у либерально настроенных русских в позднем СССР. Однако последних было, наверное, немного.
Ирония судьбы в том, что И. Бродский в Нью-Йорке, уже в эмиграции в США, жил в многоэтажном доме по соседству с дочерью Николая Марией Воробьевой (1934–2001), хорошей знакомой поэта. Кстати, возвращение личного архива Н. Воробьева в Литву, хранившегося у дочери в Нью-Йорке, было в не последнюю очередь возможно благодаря этому треугольнику Катилюс–Бродский–Воробьева.
В 1983 г. авторы вышедшего в Вильнюсе второго тома "Истории литовского искусства ХХ в." писали о Н. Воробьеве как об одном из немногих специалистов искусствоведов и критиков того времени, опирались на его статьи и пр.
После провозглашения независимости Литвы, а точнее уже с конца 1980-х гг., возвращение памяти о Н. Воробьеве постепенно шло по нарастающей, хотя и было неравномерным, волнообразным.
"Возрождение Н. Воробьева" в современной Литве несомненно состоялось. С конца 1980-х гг. по настоящее время оно прошло несколько этапов: до и после 2010 г.
Первый этап условно начался, когда в 1989 г. фрагменты книги Н. Воробьева "Искусство Вильнюса" появились в новом культурном журнале Proskyna ("Просека"), затем их публиковал очень популярный тогда еженедельник Šiaurės Atėnai ("Северные Афины"). В 1993 г. перевод этой книги на русский язык появился в литературном журнале "Вильнюс". Перевод Лилии Войтович в языковом отношении был точным, но не всегда адекватным, не столь сочным. Русский текст остался на волне "ретро-романтического" интереса к прошлому русской культуры Литвы и, кажется, не стал стимулом к изучению и дальнейшей популяризации наследия Н. Воробьева среди русской интеллигенции и знатоков. Видимо, среди них не было и профессиональных искусствоведов.
Таким образом, как писала Г. Янкявичюте, в начале 1990-х гг. Н. Воробьев и его книга осознаны как символические точки опоры, пытаясь "вернуть прошлое и сплести связующие культурные нити, брутально прерванные советской эпохой".
Кроме роста интереса среди интеллигенции, с этим текстом Н. Воробьева, во второй половине 1990-х гг. – 2000-х гг. произошли еще несколько важных событий. В 1997 г. вышло второе литовское издание книги "Искусство Вильнюса", которое сопровождалось кратким научным послесловием. Текст этого переиздания был отредактирован в языковом отношении и частично утратил свое обаяние.
Однако после его выхода наступило затишье на целых десять лет. Лишь в 2006 г. Рамунас Катилюс публично сообщил, что архив Н. Воробьева из эмиграции передан в Литву. Это имело большое значения для возвращения памяти Н. Воробьева, а в 2010-х гг. послужило новым стимулом для изучения его биографии и наследия. Тогда же журналистка Раса Гечене попыталась снова осветить биографию Н. Воробьева. Она сообщила также о том, что Р. Катилюс решил передать архив Н. Воробьева, имеющийся у него, в Художественный музей Литвы, в котором хранились и другие документы об этом историке искусства.
Кроме того, в 2006 г. в книге Томаса Венцловы "Имена Вильнюса"(переиздана в 2017 г.) появилась краткая биографическая справка о Н. Воробьеве. Затем было еще несколько его публикаций и радиоинтервью о Вильнюсе и Н. Воробьеве.
Однако заметная фигура критика и историка искусства Николая Воробьева, к сожалению, не была удостоена внимания в солидном исследовании Н. Касаткиной и А. Марцинкявичюса о русских в межвоенной Литве гг. – книге "Русские в обществе Литовской Республики 1918–1940 гг.: конструирования исторической ретроспективы", вышедшей в Вильнюсе в 2009 г.
Второй этап начался с 2010 г. Тогда исследователи совместно с сотрудниками Художественного музея Литвы приступили к более серьезному и разностороннему изучению и репрезентации творческого наследия Н. Воробьева. В 2010 г. историк искусства Г. Янкявичюте публиковала первую более подробную научную статью о жизни и творчестве Н. Воробьева, читателях его трудов (Jankevičiūtė G., Apie Mikalojaus Vorobjovo monografijos Vilniaus menas skaitymą ir skaitytojus, Acta Academiae Artium Vilnensis, 2010, t. 57, p. 191–213).
В это время в русскоязычных академических и периодических изданиях Н. Воробьев не был совершено забыт, но должного внимания ему явно недоставало. В 2013 г. в статье историка Г. Поташенко, исследовавшего процессы разных миграций русских в Литве в 1944–1953 гг., Н. Воробьев был упомянут как один из самых известных интеллектуалов-беженцев среди этой волны миграции русских и литовцев в целом из Литвы на Запад летом 1944 г., а также приведена его краткая биография. Однако Н. Воробьев не попал в десятку "хороших" русских Литвы (в цикле моих научно-популярных статей о истории русских в нашей стране, опубликованных на русскоязычном сайте интернет-издания Delfi в Литве в 2013 г. Он и его книга "Искусство Вильнюса" все же был упомянут среди известных деятелей того времени.
Н. Воробьев снова ускользнул от внимания в статье историка литературы Павла Лавринца, изучавшего тему возвращения русской культуры Литвы из забвения после 1990 г. Лавринец уделял внимание прежде всего ученым, писателям и поэтам, писавшим на русском языке, а Н. Воробьев свои главные труды написал по-немецки и по-литовски (см. их статьи в книге "Русские Литвы в XX – начале XXI вв.: история, идентичность, память". Вильнюс, 2013).
Значительным событием для возвращения памяти Н. Воробьева стала первая выставка о нем – "Историк искусства и критик Микалоюс Воробьевас (1903–1954)" в Художественном музее Литвы в октябре 2013 г. – январе 2014 г. Главные ее кураторы – исследовательница Г. Янкявичюте и сотрудник музея Рима Руткаускене. Выставка знакомила зрителя с вехами его биографии, окружением, в котором созревал этот искусствовед, профессиональными интересами и главными.
Вслед за ней, в 2013 г. вышел сборник воспоминаний об Иосифе Бродском и Литве (Josifo Brodskio ryšiai su Lietuva, sud. R. Katilius. Vilnius: R. Paknio leidykla, 2013). В нем помимо прочего приводятся сведения о Марии Воробьевой, читателях и поклонниках книги "Искусство Вильнюса" в советские годы в Литве и пр.
По мнению историка литературы проф. Паулюса Субачюса, новая монография о Н. Воробьеве стала одним из наиболее значительных возвращений академической и культурной памяти в Литве после 1990 г. Имя Н. Воробьева впервые было вписано в национальную галерею известных имен культуры Литвы ХХ в. и заняло там достойное место.
Наконец, в 2023 г. вышло третье, солидное и хорошо иллюстрированное издание на литовском языке книги Н. Воробьева "Искусство Вильнюса" (без излишних языковых редакции, как это было в ее издании 1997 г.). В нем есть также эссе историка искусства Г. Янкявичюте, давшей характеристику этой книге, ее распространению и значению, и эссе поэта, литературоведа Т. Венцловы.
Тогда же появился и первый перевод этой книги на английский язык. Важно, что это позволит познакомиться с ней и англоязычному читателю во многих странах.
"Возрождение Н. Воробьева" и русская общественность Литвы
После 2010 г. имя Николая Воробьева стало яркой частью культурной памяти и исключительного эстетического и интеллектуального наследия Литвы. Это происходящее "возрождение Н. Воробьева" будет, наверное, неполным, если на него должным образом наряду или вместе с литовскими интеллектуалами и общественностью не отреагирует также ее русская часть в Литве.
Однако в русской и русскоязычной общественности современной Литвы биография, труды и заслуги этого историка искусства остаются малоизвестными. В начале 1990-х гг. русские интеллигенты, знатоки вспомнили его и даже перевели на русский язык его самую известную книгу "Искусство Вильнюса", затем снова призабыли, почти упустили из виду.
К сожалению, в последние годы общественно-политическая и атмосфера для взаимодействия литовской и русской культур не благоприятна. Как и значительная часть русской культуры Литвы, из-за начала открытой агрессии России против Украины в феврале 2022 г. многие русские интеллектуалы и общественные деятели Литвы (далеко не все) как-то съёжились, приутихли или ушли на обочину общественной жизни и переживают очень неоднозначное время. По своей воле или в процессе новой волны десоветизации и депутинизации.
Ведь, будучи "гражданином мира" (при определенной многозначительности этого понятия), Н. Воробьев был также заметным и к 1940 г. известным деятелем русского происхождения в обществе межвоенной Литвы и позже, в 1940–1944 гг. Конечно, в 1930-е гг. Н. Воробьев одновременно участвовал в академической и культурной жизни литовского и частично немецкого обществ, также был учителем немецкого языка в еврейской школе в Каунасе. Однако его участие в культурной жизни самой русской общины Литвы было не столь заметным и, к тому же, почти неизученными.
Парадокс в том, что стараниями литовской интеллигенции и ученных в течении последних десятилетий имя призабытого – уже вторично – известного историка искусства и критика возвращается и в память русской общественности. Кстати, даже среди части русской интеллигенции и знатоков лучше известна литуанизированная форма его имени – Микалоюс Воробьевас. Так она указана и в русском переводе его книги "Искусство Вильнюса", опубликованном в журнале "Вильнюс" в 1993 г.
И это не случайно, самосознание части давно укоренившихся русских в современной Литве (другой случай – это эмигранты, прежде всего в первом поколении) нередко выражает "пограничье", переплетение двух культур, в частности русской и литовской. Среди них немало людей, которые считают своим родным языком как русский, так и литовский. Таким был уже с детства, по мнению исследователя С. Саладжинскаса, или сознательно после возвращения в Литву в 1921 г. становился и сам Николай Воробьев. На вопрос о том, какой "домашний язык использует в семье" в 1933 г. он в графе анкеты на получение паспорта написал по-литовски – "rusų-lietuvių", то есть "русский-литовский" (именно через чёрточку!). Это скорее всего не было надуманным преувеличением или прагматическим расчётом, желая получить гражданство Литвы. Литовский язык, как и немецкий язык, он знал со времени окончания немецкой реальной школы в Каунасе в 1924 г., а может быть от матери и с детства. Однако уровень литовского языка, особенно письменного, после возвращения в Литву в 1933 г. ему пришлось и совершенствовать.
Николая Воробьева можно считать и первым ярким представителем в русской общине межвоенной Литвы этого феномена тесного переплетенья двух или даже многих культур в одном человеке. Он был искусствоведом-полиглотом. Свободно говорил на русском, литовском и немецком языках, знал еще английский, польский, французский и итальянский. Владение им двумя, тремя или четырьмя языками было обусловлено ситуацией в семье, воспитанием, историей края и, конечно, талантом личности и ее профессиональными интересами.
Эта принадлежность к нескольким культурам и знание языков сочеталось и формировало многослойность национальной идентичности Н. Воробьева. Сегодня исследователи все чаще говорят о ситуационной, динамичной, а не статичной ("прирожденной") национальной идентичности, границы которой могут быть открытыми и подвижными. Судя по переписке, его личным документам и паспортным данным, он считал и ощущал себя русским.
В 1938 г. экземпляр монографии о М. Чюрленисе он подписал так: "Милому другу Женечке от Коли". В немецком варианте этой книги видим русскую форму его фамилии на немецком языке: Nikolaj Worobiow (Jankevičiūtė 2017, t. 1, p. 63).
В тоже время он мог ощущать или воспринимать себя литовцем или отчасти литовцем (многослойность идентификации это позволяет), особенно когда другие также хотели его воспринимать таковым. В паспорте гражданина Литвы, выданном ему в 1933 г., затем в персональных документах в 1940-х гг. он подписывался исключительно по-литовски, но инициалы имени мог ставить разные – "M. Vorobjovas" (по-русски Микалоюс Воробьевас) или "Dr. N. Vorobjovas" (по-русски доктор Николай (Николаюс?) Воробьевас; в Австрии в 1947 г.; см. Jankevičiūtė 2017, т. 1, p. 57–58, 94). По крайней мере в 1930-е гг. и позже он сам активно использовал литуанизированую форму своей фамилии и еще на литовском языке (например, в паспорте гражданина Литвы). Он не очень сопротивлялся этому, позже даже двойной национальной идентичности, которую чиновники того времени иногда "подправляли".
В мае 1942 г. в графе национальность удостоверения старшего ассистента факультета Гуманитарных наук Вильнюсского университета Микалоюса Воробьеваса было написано "русский" и "гражданин Литвы" (это в годы оккупации Германии). В тот же день в выданном ему удостоверении преподавателя Вильнюсской академии художеств – "литовец", также и "гражданин Литвы" (Jankevičiūtė 2017, т. 1, p. 79).
Конечно, другие также по-разному воспринимали и поныне воспринимают Н. Воробьева. Для родителей Сергея и Адольфины Воробьевых сын всегда оставался Колей, Колечкой, Николаем: "Дорогой ты наш Колечка" (из их письма сыну Николаю от 23 марта 1941 г.: Jankevičiūtė 2017, т. 1, з. 162). Для профессора в Германии в 1920-е гг. он был иностранцем из Литвы, а не немец по происхождению (с некоторым сожалением о хорошем студенте) – Herrn Nicolaj Worobiow. В 1930-е гг. в обществе межвоенной Литвы, прежде всего знатоки искусства, воспринимали как автора статей и книг по искусству с русской фамилией, но исключительно в литуанизированной форме, – Микалоюса Воробьеваса.
Это помогало или не помешало ему стать частью культурной жизни Литвы того времени и сделать определенную карьеру заметного, известного историка искусства и критика. В самом литовском обществе того времени преобладала сильная, хотя и достаточно умеренная этнонациональная ориентация, и явное желание развивать прежде всего литовскую культуру.
В 1940 г. для Н. Воробьева в его книге "Искусство Вильнюса" Литва, Вильнюс, "способный соперничать с самыми красивыми городами Европы", как и другие города страны, их история – это "наше историческое прошлое". Сам Вильнюс с его памятниками архитектуры был "живым воспоминанием народа о пройденном сквозь века пути". "Это наша автобиография" – подчеркивал историк искусства (Vorobjovas 2023, 37). Здесь "мы" – коллективная личность, литовский народ и его государство с древней историей, частью которой воспринимал себя и сам автор. Литовский патриотизм Н. Воробьева, как и его чувство принадлежности к литовскому народу (этнокультурная идентификация), не книжный, не искусственный, а вытекает из его мироощущения, исторических взглядов и политических убеждений лояльного гражданина Литвы. Еще раньше он писал о серьезной опасности немецкого и советского тоталитаризма для международной безопасности и ими "отвергнутого" искусства.
Однако Н. Воробьев не был защищен от нападок со стороны националистических кругов Литвы, напоминавших не забывать "акции литуанизации фамилий", когда он хотел представлять литовцев в области культуры. Это подчеркивало этническую иерархию в тогдашнем прагматическом обществе, создавало социальную дистанцию и порой национальное напряжение, а также выявляло инаковость, неприспособленность "еще не литовца Микалоюса Воробьеваса".
В современной Литве он – искусствовед Литвы русского происхождения или, по словам Т. Венцловы, "литовский искусствовед Микалоюс Воробьевас", но в другом случае также "гражданин мира". Для культурного либерала и космополита это означает условность, прозрачность национальных границ и мировозренческих установок. Здесь высшая ценность – человек, его качества, таланты, а также истина (правда, справедливость, право).
Первым и основными языком Н. Воробьева в семье родителей, которые знали и литовский, и его собственной семье был все же русский язык. Исследователь С. Саладжинскас утверждает, что в семье Воробьевых говорили по-русски и по-литовски, хотя он не уточнил, в какой период их жизни так было. В переписке с друзьями в Литве Н. Воробьев использовал также и литовский. Академические труды он писал на русском (фрагменты черновика диссертации, черновики статей и пр.), немецком или литовском языках (видимо, некоторые статьи в 1939 г. с русского черновика переводил на литовский).
Н. Воробьев принадлежал в разной степени двум или даже трем культурам. Это не только знание языков, это повседневная, культурная и академическая деятельность в фактически многокультурном окружении, участие и служение этим культурам. Как ни парадоксально, но в случае Н. Воробьева даже больше служение литовской и отчасти немецкой культуре, чем русской. Свои основные труды о М. Чюрленисе и истории искусства Вильнюса он написал по-немецки или по-литовски. По замечанию историка литературы Павла Лавринца, он почти не писал для русской периодической печати межвоенной Литвы.
Это породило отчасти справедливое и в то же неточное мнение о том, что в его общественной биографии "нет русского элемента". Отсюда отчасти и некая маргинальность, малоизвестность Н. Воробьева в культурной памяти русских Литвы. В России его как искусствоведа почти не знают.
Было не совсем так. Проживая в Каунасе, затем в Вильнюсе, Н. Воробьев с супругой Евгенией иногда семьями, дружили с представителями элиты русских Литвы – семьей философа Василия Сеземана, директора русской гимназии в Каунасе Александра Тыминского, так же историком Львом Карсавиным и др. С 1933 г. сам Н. Воробьев переселился в Каунас и жил в доме на шоссе Укмяргес, 107 (так указано в его анкете на получение паспорта гражданина Литвы). Этот дом арендовали русские староверы Прозоровы. В нем также был русский книжный магазин "Китеж-Град". Известно, что в 1944 г. семья Н. Воробьева вместе с Л. Карсавиным пряталась от советских авианалётов и бомбежек в доме с толстыми стенами В. Сеземана на ул. Бокшто в Вильнюсе.
Итак, можно было подумать и об увековечении имени историка искусства и критика Н. Воробьева в современной Литве. Это может быть не только мемориальная доска (их все же немного для деятелей русско-литовской культуры; она могла бы быть, например, на доме в Каунасе, где он жил с супругой с 1933 г. и, видимо, по 1940 г.) или улица, переулок в Каунасе или Вильнюсе, но и другие инициативы. Среди таких могли бы быть, например, Воробьевские чтения (посильным образом участвуя в обсуждения возвращающегося творческого наследия Н. Воробьева), повторный перевод и отдельное издание его книги "Искусство Вильнюса" на русский язык, посадка дерева или установка реплики-знака-инсталляции в Старом городе Вильнюса, в создании мифа, в который он внес заметный вклад.
В статье использованы исследования историка искусства проф. Г. Янкявичюте и данные, опубликованные в ее книге: Jankevičiūtė Giedrė, sudarytoja ir mokslinė redaktorė, Dailės istorikas ir kritikas Mikalojus Vorobjovas (1903–1954), 2 t. Vilnius: R. Paknio leidykla, 2017).
