Несмотря на то, что, по его словам, в Литве были неформальные попытки прекратить насилие, всеобщего осуждения не было, не было публичных высказываний авторитетов. Молчали и иерархи Церкви. По словам Сужедялиса, нужно перестать отрицать эти неприглядные вещи и открыто взглянуть на свою историю.
В конце ноября 2017 года по приглашению Еврейской общины Литвы Сужедялис гостил в Вильнюсе и читал лекцию на конференции #ПамятьОтветственностьБудущее (#AtmintisAtsakomybėAteitis).
– Когда в публичном пространстве речь заходит об участии литовцев в Холокосте, часто просматривается защитная реакция, выражающаяся в нападках на евреев: "Но они с нами сделали то или другое!"
– Не только нам характерна человеческая реакция, выражающаяся в попытке перекинуть вину на других. Скажем, в США в течение длительного времени игнорировали вопрос уничтожения индейцев, говорили о войнах Дикого Запада, но новые исследования показали, что так называемые войны с индейцами в большинстве случаев были убийствами мирного населения. Конечно, кому-то это не нравилось, появились обвинения, к примеру, "А что они сделали с ковбоями!", и т.п. То же самое происходит в Литве – здесь живы дискуссии об истоках войны, памятниках героям и не героям и т.д.
Но лично мне совершенно неважно, что делали евреи. Меня волнует, что делали литовцы. Конечно были евреи, а также литовцы и русские, которые участвовали в ссылках. Но что это имеет общего, скажем, с убитыми еврейскими детьми в Тельшяй?
Я чувствую не личный (я тогда еще не родился), а определенный коллективный стыд за то, что люди, представители моей национальности, могли так поступить в католическом, практикующем религию крае. Это бесславная страница нашей истории, и игнорировать ее – не выход. Это только показывает нашу неполноценность и не улучшает имидж нашей страны.
Если документы, источники, которые используют историки, показывают, что часть общества участвовала в уничтожении сограждан, надо признать – да, было. Конечно, важен и контекст – это происходило в годы оккупации, основной толчок к убийствам пришел извне, – но все равно на долю жителей выпала важная роль. Надо признавать безо всяких "но". Как и тот факт, что Холокост был самой жестокой и кровавой страницей в истории Литвы. Нет других подобных событий, которые могли бы сравниться с ним своим масштабом, жестокостью и массовостью.
Признать это, может, и нелегко, но надо постараться идти в эту сторону. Иного пути я не знаю.
– Но может у нас все равно слишком мало фактов, документов и источников, чтобы мы сами в это поверили и признали это?
– Тот факт, что в этом участвовало немало литовцев – не оспоришь. Но появилось много манипуляций на тему, кого считать участником, какие слои населения участвовали в основном и т.д. Эти дискуссии бессмысленны, поскольку игнорируется сама административная структура.
Геноцид - это организованное явление, оно не происходит само по себе, как, например, беспорядки или погромы, которые могут осуществлять отбросы общества. Геноцид должен кто-то организовать, для этого нужны руководители и администрация. После введения в Литву немецкой армии немцы переняли местную власть, а потом планы полного уничтожения евреев осуществили довольно быстро, последовательно и организовано.
С момента прихода Вермахта в конце июня 1941 года до августа 85-90% евреев еще были живы. До того расстреливали в основном мужчин, изредка женщин и детей. А за короткое время с начала августа до "Большой акции" в Каунасском IX форте 29 октября погибли 70% евреев. Если взглянуть на масштабы, концентрированность операции по уничтожению глазами нацистов и их пособников, то все сработало успешно. Оставшихся в живых согнали в большие гетто – Вильнюсское, Каунасское, Шяуляйское – это были смертники, их просто планировали уничтожать постепенно, сначала использовать как рабочую силу.
Конечно, без немцев Холокоста не было бы, но явный факт – в осуществлении геноцида использовали тогдашнюю административную структуру Литвы. Особенно местную: мэрии, полицейские участки, местные комитеты ЛФА. Для переписи евреев нужны были чиновники, надо было установить, кто - еврей, а кто - нет, перевести их во временные лагеря, назначить норму продовольствия и т.д. Все эти действия требовали элементарного делопроизводства. И немало литовцев этим занимались.
– Теоретики геноцида разделяют процесс на этапы. Во всех ли участвовали литовцы?
– Самое главное, при переходе к процессу, нужно назвать, кто есть кто. Немецкие теоретики год думали над тем – сколько дедушек и бабушек должны были быть евреями, чтобы человека отнести к евреям. Далее – если на коллективной основе виноваты все евреи и они представляют опасность для арийской расы, то их надо выделить, отметить и собрать в одном месте. Все эти три этапа осуществляли литовцы: идентифицировали, выделяли, концентрировали.
И последнее – уничтожение – этот рубеж немцы перешли не сразу. Они планировали перевезти евреев на Мадагаскар, но из-за британского флота это было сложно осуществить. Когда началась война, появилась возможность применить радикальные меры.
План убийства должен был быть логичным и к нему пришли постепенно. Сначала жертвы расстреливали. Потом заметили, что это сказывается на нервной системе убийц, поскольку они слишком тесно контактировали с жертвами. Тогда придумали использовать газ, убийство стало "промышленным". Кстати, это была менее гуманная смерть, но думали не о жертвах, а о палачах – их психологическое бремя стало легче.
40% жертв Холокоста погибли в газовых камерах, но Литвы это не коснулось: здесь нацисты нашли достаточно "рабочей силы" для убийства евреев. Не только для охраны, административного преследования и т.п., но и для прямого осуществления убийства. Это облегчило цели нацистов и осуществление геноцида.
– Но может ли простой человек оказать сопротивление организованному насилию? Многие люди остались наблюдателями перед лицом такой силы...
– После того как геноцид стал организованным, люди на самом деле только наблюдали, возможности сопротивляться не было. Спасать могли лишь отдельные люди отдельных евреев.
Поэтому можно сказать, что по сути судьба еврейского народа в условиях немецкой оккупации от жителей Литвы не зависела, но от них полностью зависело выживание отдельных индивидов – скрывавшихся евреев. Поможет конкретный человек или нет? Вопрос жизни и смерти решали отдельные сельчане и горожане. И мы можем гордиться, что это не была лишь горстка людей, это было несколько тысяч спасителей – в контексте других стран это немало. И мы обоснованно можем гордиться этим. Просто гордость за одних и стыд за других могут идти параллельно.
– Сегодня говорят, что в литовских учебниках достаточно фактов о Холокосте, но не хватает рефлексии, отождествления, эмпатии – возможно, тогда было бы легче понять мотивы, почему одни спасали, а другие спокойно наблюдали за происходящей трагедией и даже участвовали в ней...
– Недостаток эмпатии – это не проблема нового времени. Например, в 1942-1944 гг. в антинацистской литовской прессе много и эмоционально писали о закрытии литовских гимназий, использовали слова "ужас", "немцы-крестоносцы", "варвары" и т.д. И тут же – всего несколько предложений об уничтожении детей в Шяуляйском гетто: в такой-то день расстреляли детей. Точка. Голый факт без какого-либо сочувствия. Вот до чего дошли тогда.
Во время Холокоста множество отдельных людей переживали эмпатию, но не хватало публичной ее демонстрации. Были отдельные моменты, помню, отец рассказывал, что видел, как где-то под Укмерге полиция вела в лес группу людей. Эта картина осталась у него перед глазами на всю жизнь, он говорил, разве можно гнать евреев в лес, ведь это не животные – это люди... Как так может быть, чтобы в центре города били людей, что делать? Были неформальные попытки остановить насилие. Но не было всеобщего осуждения, не было публичных слов авторитетов. Не было и осуждающей позиции, публичных высказываний, что так делать нельзя, это бесчеловечно иерархов Церкви – людей, которым люди доверяли.
Одно яркое исключение – это апостольское письмо Юстинаса Стаугайтиса, епископа Тельшяй, от 10 июля 1941 г., в котором он пишет: "Сохрани, Боже, от насилия", и проповедует, что нельзя преследовать "чужаков", т.е. инородцев. Тогда публичные заявления были необходимы.
А произошло все наоборот – в газетах активно распространяли грубую антисемитскую пропаганду. Это перевесило попытки Временного правительства формально отмежеваться от насилия. Поскольку антисемитизм распространялся открыто, людям, которые были склонны к насилию и зарились на чужое имущество, это развязало руки и подлило масла в огонь.
– Какими были причины или условия для того, чтобы уже к приходу немцев в Литву почва ненависти к евреям была хорошо подготовлена?
– Самый большой шок у народа перед началом войны вызвали ссылки, осуществлявшиеся советской властью. По мере того как накалялась атмосфера жажды мести, в глазах у людей окрепла связь между евреями и большевиками, враждебность к советской власти и антипатия к евреям зачастую шли рука об руку. Однако интересно то, что евреев одновременно изображают и как коммунистов, и как капиталистов. Антисемитская пропаганда использовала обе системы.
К сожалению, надо сказать, что этот публичный нарратив геноцида был довольно убедительным и легитимизировал насилие: "Мы же просто защищаемся от них". Сегодня можно исследовать пример, как под влиянием геноцидного мышления при отсутствии авторитетов, которые могли бы остановить насилие, изменяется общество.
Риторика насилия открыто звучала в прессе. Например, в номере "Новой Литвы" за 4 июля 1941 г. пишут о паразитах, призывают к борьбе с евреями самыми жесткими мерами и напрямую предлагают их уничтожить.
Действенность этого нарратива видна и из того, что в своих дневниках писали интеллигенты. К примеру, Раполас Мацконис в дневнике рассуждает о том, что очищение от евреев - это историческая необходимость: "Из века в век евреи, как вши, как клещи, вгрызались в тело Литвы, сосали из него соки, как присосавшиеся пиявки. Со временем мы настолько сжились с этими насекомыми, что казалось, что иначе и быть не может, поэтому в глазах инородцев мы были как искусанные вшами. Но настало время провести дезинфекцию...".
– Все "дезинфекции" в мире начинаются со слов – унижение, обесчеловечивание, навязывание коллективной ответственности. Слова сильны – их используют как оправдание последующих насильственных действий. Опасны ли слова и сегодня?
– Потому мы и исследуем страшные события мировой истории, геноцид – чтобы учиться избегать этого. Скажем, с какой ненавистью сегодня сталкиваются литовские цыгане. Обществу еще не хватает понимания, что мы в шаге от опасной черты. Когда маленькая частичка общества не приносит экономическую пользу, она становится ненужной, и тогда рубеж насилия перейти легко... Легко плевать в цыган и обвинять их, но почему бы не протянуть им руку помощи, не помочь выбраться из ямы – ведь мы большинство, а их так мало. Быть может, пора Церкви высказаться об этом? Может, мнение у многих изменилось бы, если бы публично возвещали о принципе любви к ближнему?
Ведь антисемитизм или ксенофобия - это необходимое, но недостаточное условие для насилия против этих людей. Несмотря на антипатию в обществе, важна публичная позиция политиков и общественных деятелей.
– Запомнился ваш пример "бытового" антисемитизма – многие слышали эту фразу: "Хоть и еврей, но хороший человек..." Если вдуматься, это говорит о многом.
– Я позаимствовал это выражение у американцев, они говорят: "Я не против чернокожих. Я знаком и с хорошими..." Такая распространенная форма дискриминации - незлостная и неопасная по своей сути до тех пор, пока при смене обстоятельств не переходит из латентной стадии в активную.
Нужно понять, что расистские стереотипы много говорят об авторах этих фраз, а не о том, кого они характеризуют. Не стоит искать научные обоснования таких стереотипов, ведь нетерпимость рождается из самого антисемитизма и расизма в головах. Надо не исследовать жертвы, а спрашивать, что так влияет на людей, что ни начинают видеть только коллектив, а не индивидов в нем. Скажу прямо: я знаю людей, которые, глядя на Барака Обаму, видят одно – "черный". Все, больше их ничто не интересует – не интересует, что он - хороший юрист, образованный человек, примерный семьянин.
Еще ужаснее, когда так думают светлые люди. Они умудряются логически вывести оправдание своих взглядов, даже насилия. Могут опираться на примеры из истории, религии, привлекать антропологические псевдонаучные выводы. Такие рассуждения интеллигентов опаснее чем необоснованное мнение простого человека "обо всем" и даже опаснее его ненависти.
Ксенофобские проявления участились во всем мире. Лично я наблюдаю, как люди в Америке относятся к тем, кто говорит по-другому – раньше это вызывало интерес, спрашивали, откуда вы, приветствовали: Welcome to America!. А сейчас все изменилось... Совсем недавно в Варшаве десятки тысяч маршировали по улицам с лозунгами о белой Польше, о белой Европе, чистоте крови и т.д.
Если мы хотим остановить подобные процессы, надо не бежать вслед за событиями, надо пресекать их. Да, отчасти враждебность к приезжим вызвана страхом, что наш народ исчезнет – эмигрируют, смешаются... Но такое мышление никогда до добра не доводило. Я считаю себя космополитом и одновременно – литовцем, я не считаю, что эти понятия исключают друг друга.
