Кажется, этот город закрыли на обеденный перерыв. Или я зачем-то заявился сюда утром 1 января — разгар рабочего дня в Вильнюсе больше всего похож на зимнюю фиесту с редкими прогуливающимися туристами и мамами с колясками. Одна из них вежливо подсказывает, что разыскиваемый мною отель “Шарунас” закрыт уже месяца три.
Я знаю, но где же еще может назначить мне встречу один из лучших баскетболистов Европы ХХ века Шарунас Марчюленис, как не в своем, путь уже и бывшем заведении? Дорога к последнему навевает печальную ностальгию — неподалеку расположенный стадион "Жальгирис" безнадежно утопает в бурьяне, на заросли которого уныло взирает ржавое табло. Кажется, хозяева на самом деле выезжают отсюда и наспех продают верой и правдой отслужившее добро. Шарунас и сам, сдается, нечастый гость на родине — об этой встрече я договариваюсь за полтора месяца, которые олимпийский чемпион Сеула и первый советский баскетболист в НБА проводит за океаном...
— Весь этот район, в том числе и место, где находится мой отель, застроят новыми домами. Что же касается стадиона, то он был мертвецом уже много лет. Страна за 25 лет так и не смогла построить национальный стадион. Один раз деньги разворовали, другой... Сейчас вроде есть решение о строительстве.
— Вы пессимистичны, как вижу.
— Есть такое. Мне кажется, это давно уже надо было сделать. Все-таки футбольный стадион — визитная карточка страны. Надо думать о том, что дать, а не взять. Но если в нашей стране может пропасть политическая партия вместе со 160 миллионами литов, то с таким подходом и за миллиард стадион не построишь.
— Посадить надо проклятых расхитителей капиталистической собственности.
— Вариант. Если бы посадили пару таких деятелей, уверен, стадион построили бы сразу. А когда все друг друга прикрывают, все сходит с рук.
Слава богу, в баскетболе по-другому. Десять лет я руководил федерацией — мы старались именно дать клубам, а не взять. Лига нашла четырех основных спонсоров для десяти клубов, мы подписали контракт с телевидением, при этом обошлись без стартовых взносов, и начали играть. Наш баскетбол развивался на всех уровнях, начиная с детского и заканчивая национальной сборной. Тогда, в 90-х, в начале пути, мы и мечтать не смели о тех роскошных залах, которые потом появятся в стране. Думали, что все соперничество в национальном чемпионате сведется к противостоянию Каунаса и Вильнюса. Но жизнь доказала, что у других городов тоже есть амбиции, которые они успешно претворяют в жизнь.
— Не жалеете, что пришлось закрыть отель?
— Когда-то это была первая частная гостиница в стране. Я менял советские пружинные матрацы по 70 сантиметров в ширину на американские двуспальные, которые лично заказывал за океаном. Меняли не только кровати, но и окна, потолки, мебель — практически все. Но с тех пор прошло 23 года, и, конечно, нужны перемены.
Сейчас я увлечен другим проектом. У меня есть красивое место на озере в 50 километрах от Вильнюса. Мы там сделали клуб для любителей падел-тенниса. Очень интересный вид спорта, микст сквоша и тенниса. Посмотрите на “ютубе”, занятное и весьма увлекательное зрелище. В декабре нашу федерацию приняли в международную и теперь будем участвовать в отборочном турнире следующего чемпионата мира.
— Вы, конечно, президент федерации.
— Нет, вице-президент. Этот комплекс по сути — база нашей будущей команды. Там уже есть четыре корта, специализированный зал. На территории 25 домиков, в которых будут жить те, кому интересен этот вид спорта и кто готов отдавать ему свободное время.
— Проект будет приносить деньги?
— Это бизнес-кейс. Закрытый клуб для тех, кто серьезно занимается падел-теннисом. Де-факто он существует уже третий год, и за это время мы сыграли немало турниров, так что желающих готовиться профессионально хватает. Когда тебе за пятьдесят, хочется общаться с людьми, которые близки по духу. А там все этому способствует — озеро длиной 22 километра, парк.
— Тийт Сокк — ваш партнер по золотой советской сборной-1988 — признался мне в интервью, что вместо собственной баскетбольной школы гораздо выгоднее открыть отель. Ведь именно он и приносит деньги, перспектива же роста молодых талантов работает в убыток. Это вам не футбол.
— Клуб — это убыточное дело, как в принципе и ресторан при отеле. Он ведь тоже был по существу совдеповским — с традиционными белыми скатертями на столах. Но потом я переделал его в спортивный бар, и теперь он зарабатывает больше, чем гостиница.
— Вы хороший бизнесмен?
— Иллюзий питать не стоит — я любитель. Если занимаешься бизнесом профессионально, надо жить им 24 часа в сутки. Все время считать и убирать непрофильные активы, типа детской баскетбольной школы. Нормальному бизнесмену и в голову не придет заниматься подобными делами. Зачем, это ведь выкачивает немалые деньги из основного бизнеса.
Я пожил этой жизнью, когда был одним из собственников мультифункционального комплекса в Вильнюсе. 18 тысяч квадратных метров, на которых постоянно что-то происходит. Движение не замирает ни на минуту. Утром заканчивается ночная дискотека, а в тренажерный зал уже спешат первые посетители. Я смог продержаться в таком темпе только год, когда каждый час надо следить за амортизацией объекта, выискивать недостатки и исправлять их. Таким образом накапливаешь в себе массу плохой энергии, и поэтому в какой-то момент решил продать свою часть бизнеса. Повторюсь: я бизнесмен-любитель, и мне нравится ходить нехожеными тропами, заниматься тем, что не делают другие.
— Ну как у такого любителя не украсть...
— Воруют, конечно, не спорю. Я, пожалуй, не замечу, когда спионерят гайку. Но пропажа трактора точно мимо не пройдет. Самая большая проверка для людей — деньги и власть. Поэтому теперь максимально влезаю в эти проекты, стараясь расставить людей так, чтобы каждый раскрыл свой функционал — не самый большой, а глобальные решения все же оставались за мной.
— Честно говоря, не понимаю, почему вы не пошли в политику — с такой-то сумасшедшей популярностью.
— В спорте нас учили играть по правилам. Слушать тренера, выполнять определенный объем тренировочной работы. И мы знали, что в конце концов это даст результат. А в политике нет правил. Это значит, что человек, который сегодня говорит красивые слова и полностью тебя поддерживает, завтра легко продаст ради каких-то своих резонов. Хотя все равно уверен, что в каждом человеке заложены определенные духовные ценности. Именно поэтому стремлюсь к своему теннисному кругу. Нам приятно общаться, хоть мы и не входим в бизнес-отношения. Но на корте сразу видно, кто “ворует” — оспаривает линии, а кто играет благородно.
— В баскетболе вы были вундеркиндом или стать звездой вам помог исключительно тяжелый труд?
— Я мог бы достичь большего. Особенно если бы попал в сегодняшние условия. Можно было бы сберечь очень много здоровья, отрабатывая на чистой технике и вообще не идя в контакт. Школа тогда была такая — сидишь на балконе, смотришь за тренировкой дублеров “Жальгириса” и запоминаешь какие-то приемы, а потом пытаешься повторять. Какая НБА, какая Америка! Звезд можно увидеть только на фото, да и исключительно в зарубежных журналах. Приедет в Каунас минский РТИ и смотришь, как Виктор Гузик и Константин Шереверя играют.
— Последний доигрался. Вы в курсе его истории?
— Слышал. Сколько он получил?
— Еще не известно. Но, похоже, все нехорошо. Обвинение настаивает, что человек получал зарплату игроков по их карточкам, а те расписывались в ведомостях под другими суммами.
— Так половину людей из спорта можно пересадить.
— У вас или у нас?
— У нас.
— Нам всегда казалось, что у вас дело обстоит по-другому.
— Коррупция не имеет национальности. Хочется верить, что где-то все по-другому? Нормальное желание. Но все люди, по большому счету, одинаковы.
— Кстати, многим до сих пор непонятно, почему уроженец Каунаса Шарунас Марчюленис всю свою советскую часть карьеры выступал за вильнюсскую “Статибу”. Будь вы игроком “Жальгириса”, ему было бы легче побеждать ЦСКА на внутренней арене и доминировать на международной.
— Теоретически — да. Но я был моложе Куртинайтиса и Хомичюса на пять-шесть лет, и в 1983-84 годах никак не мог равняться с ними по опыту и пониманию баскетбола. Конечно, потом Каунас предпринимал определенные усилия в отношении меня, предлагал хорошие условия. Но я не хотел терять доверие, которое мне когда-то оказали в Вильнюсе. Я бы плохо себя чувствовал, если бы предал “Статибу”.
— А каунасские ребята сами не звали вас?
— Нет.
— Тогда следующий вопрос: дружба была между вами?
— Когда выигрываешь, тогда дружба есть. А когда проигрываешь... Мы на Олимпиаде 1988 года легко могли уступить и в полуфинале, и в четвертьфинале. И после этого, наверное, никто бы друг с другом не разговаривал — разошлись бы по углам и все. А теперь мы регулярно видимся. С кем-то чаще, с кем-то реже, но о той сборной у нас остались исключительно приятные воспоминания.
Но если возвращаться к тому, как оказался в Вильнюсе, то я приехал туда поступать в университет на факультет журналистики. Мой рост тогда был 183 сантиметра, и, разумеется, баскетбольных тренеров в Каунасе я никак интересовать не мог. Как, впрочем, и в Вильнюсе. А потом за год вырос на 11 сантиметров. Поиграл за университет, затем за дублеров “Статибы” — и как-то само собой получилось, что после ухода ряда опытных игроков оказался в основном составе команды. Конечно, желающих на это место было предостаточно, но мне дали шанс, и я его использовал.
Вообще конкуренция — отличная штука. Она заставляет прыгать выше головы, дает толчок для роста.
— Правда, что вы часто дрались с Сабонисом?
— Только один раз. В Шереметьево, в туалете. Да и то милиция не дала нам толком ни начать, ни закончить.
— А с чего вдруг?
— Достал он меня своими под...ками. Ну и предложил ему выяснить отношения.
— Великолепный коллектив. В команде четыре литовца, и двое из них с удовольствием хотят начистить друг другу физиономию.
— Да я тебе скажу, что лучше так, чем улыбаться при встрече, а за глаза делать подлости. Правильнее набить друг другу морду и потом играть в одной команде и бороться за результат. Потому что он решает все, и никому неинтересно, у кого с кем и какие были отношения.
Зарождавшийся конфликт тогда вышел наружу, и это хорошо. Теперь мы только смеемся над тем случаем. В сборной Союза все были личностями. Тот же Куртик (Куртинайтис. — “ПБ”.) любил поговорить и мог напихать любому, но в игре он так же спрашивал с себя, как и с других. Это касалось каждого из нас. Ты можешь вносить любые предложения и высказывать свое мнение, однако команда должна видеть, что ты отдаешь на площадке последнее. Мы были требовательны друг к другу и к самим себе.
— Пожалуй, вы не из тех, на кого на площадке можно кричать.
— По делу можно. Я за здоровую критику. Никогда не считал себя бессмертным или великим. Я и сейчас учусь баскетболу и осознаю, что понимаю его значительно лучше, чем раньше. Почему-то так получается всегда. Начинаешь по-настоящему чувствовать баскетбол именно тогда, когда заканчиваешь играть.
— Кто был авторитетом и лидером в сборной 1988 года? Той самой, из которой в последний момент отцепили отличного разыгрывающего из Риги Валдиса Валтерса.
— Он бы в Сеуле панику завел. Мы настолько плохо начали, что нужно было не пальцы показывать, а быть спокойными насколько можно. А Валдис — увы, не клей. Ему легче, когда сборная состоит из десяти баскетболистов десяти разных клубов. Ну а что касается лидеров, то не было таких ситуаций, когда он нам требовался бы кровь из носу. Каждый показывал то, что может.
— Тогда остается легендарный тренер Гомельский.
— Он всегда был лидером. Александр Яковлевич имел несомненный талант психолога, точно знал, какие струны надо задеть, чтобы получить от игрока максимальную отдачу. У нас изначально было десятипроцентное преимущество перед всеми командами. Гомельский дал слово, что в случае победы он поможет нам уехать за рубеж.
— Это серьезный стимул.
— Да. Кроме того, главный тренер не уставал внушать нам мысль, что американцы — это вполне проходимый соперник. Перед игрой с США только ко мне в номер он зашел два или три раза.
Папа вспоминал игры со студентами в Америке, с “Атлантой Хоукс”, приезжавшими в Союз, и старался наполнить нас уверенностью. А ее, следует признать, в нас было чуть — в первом матче проиграли “югам”, у Пуэрто-Рико выиграли в овертайме, в четвертьфинале с огромным трудом прошли Бразилию. Гомельский мобилизовал все свое красноречие, и в конце концов мы действительно стали думать, что Штаты нам вполне по силам. Надо сказать, Александр Яковлевич хотел этой победы очень сильно, позарез. Так что все интересы совпали, и звезды сошлись.
— Гандбольную сборную Союза 1988 года тоже называли командой мечты. И она как минимум не была ничуть слабее вашей. Но успех баскетболистов вызвал гораздо больший резонанс.
— О гандболистах спорить не буду, команда действительно была необычайно мощной, вдобавок за нее играл наш Вальдемар Новицкий. Но у баскетболистов был хороший промоутер — Гомельский. Все смотрели на Америку, она тоже смотрела на нас и думала: хорошо бы взять реванш у этих ребят за 1972 год. Кроме того, наш сеульский успех способствовал тому, чтобы на следующую Олимпиаду приехала “Dream team”.
— На ваше несчастье…
— (Смеется.) Твоя правда!
— Я видел этот матч и думал: что же испытывала сборная суверенной Литвы, когда играла против Джордана и компании? После таких разгромов (76:127) можно и веру в себя потерять.
— Мы просто “списали” эту игру. Естественно, чувствовать себя клоунами не хотелось, здесь ты прав, но упереться и проиграть двадцать очков вместо пятидесяти… Ради чего?
Нас ждала игра за третье место со сборной СНГ — принципиальная, сам понимаешь. А команда у нас немолодая, Курту и Йовайше на двоих семьдесят лет, восстанавливаться тяжело. Хомичюс, конечно, всегда молодой, но все же думаю, что мы избрали правильную тактику.
— СНГ в матче за бронзу вы обыграли.
— У них была хорошая команда. А вот спроси у меня, кто занял второе место, даже и не вспомню. Вроде Хорватия?
— Все же какое ощущение, когда играешь с американцами?
— Трудно. Но можно. Хотя, безусловно, команда 1992 года была фантастической. Я тех ребят уже хорошо знал. Потому что в 89-м уехал в НБА, в “Голден Стэйт”.
— Представляю, как тяжело вам пришлось.
— Было много объективных причин. Незнание языка, иной менталитет, другой баскетбол... Но самое трудное — травма, привезенная еще из Союза. Раньше я об этом молчал, но сейчас можно сказать.
— Скажите.
— Дело было на одном из турниров в Голландии, куда поехала “Статиба”. В одной из игр полез забивать сверху, и соперник просто снес меня — ноги улетели выше головы. Болезненное падение, но я встал, не футболист — надо доигрывать. Чувствую, что-то не то. И потом у меня это не проходит. Волочу ногу. Играю дальше — и прыжком с одной ноги не могу достать до кольца. В это было трудно поверить. А мне лететь в Штаты. Выходит, американцы получают плохой товар. Поэтому пришлось экстренно перестроить всю игру на прыжок с двух ног. Конечно, это сузило потенциал, но что делать? Я раньше всех перепрыгивал, а тогда все думали: парень, куда делся твой прыжок?
Нога болела все время. Больно было даже выходить из машины. Мой позвоночник воспринимал только ту нагрузку, которая делилась наполовину между ногами. Американцы видели, что есть какой-то сдвиг в бедрах. Думали, ладно, бывает, может, одна нога длиннее другой. Хорошо до позвонков не добрались. Только потом стало известно, что два позвонка у меня просто-напросто срослись. Врачи удивлялись, как я перетерпел эту боль. Хотя кто сказал, что я ее перетерпел? Позвоночник меня до сих пор беспокоит, ведь с возрастом мы лучше не становимся.
— В теннис тяжело, видимо, играть с больным позвоночником.
— Нормально. Бегаю с таблеткой, без нее пока не могу.
— Представляю, что в этом месте подумает читатель. Вот, Марчюленис вроде бы серьезный человек, а ведет себя как мальчишка.
— По-другому я не могу. Когда нет адреналина, как жить? Думаю, каждый человек сидит на своей игле.
— В баскетбол совсем не играете?
— С моим коленом… Если вышел на площадку, не станешь же говорить: “Ах, не толкайте меня с этой стороны, мне тут больно…” Не хочу мучить себя. Ноги плохие, кто-то из молодых начнет тебя обыгрывать и будешь злиться. Я ушел необыгранным, пусть так и останется. И в ветеранских матчах тоже стараюсь не участвовать.
— Часто встречаетесь с Сабонисом — нынешним президентом федерации?
— Нет. Зачем?
— Вспомнить молодость. Живете ведь рядом. Хотя бы о ваших баскетбольных школах поговорить, которые вы оба открыли после окончания карьеры.
— Конкуренции между ними нет. Я уже четыре года подряд все выигрываю.
— Сказали об этом с гордостью.
— Травлю немного. Мне интереснее экспериментировать, делать то, что сам не делал. Забежать вперед во времени. Это здорово, когда можешь работать с детьми над фундаментальными вещами, начиная с десяти лет. В 18 это сделать уже невозможно.
Знаю по себе, что такое приехать в 25 в Штаты и менять стойку, все базовые движения, ломать наработанные с детства стереотипы игровых действий. Это было так трудно… Самая важная часть тела баскетболиста — голова. Хороший игрок может приспосабливать свои знания в любом клубе, при любой модели. Ребятам хочется помочь основательно, чтобы они могли выступать где угодно. Поэтому интересно, как мои дети будут играть через пять-семь лет. В том числе и мой сын.
Здесь, как по заказу, сын и появляется — подходит к нам. Высокий, статный юноша, сразу видно — потомственный баскетболист. Он что-то спросил у отца на литовском, тот широко улыбнулся и представил парня: “Это мой Аугустас”. Обратился к нему: “Будет неплохо, если ты что-нибудь скажешь нашему гостю на русском”. Тот замялся и смущенно выдавил: “Только не сегодня...” Мы рассмеялись.
— Сын унаследовал талант?
— У меня таланта не было. У сына дриблинг лучше, чем у меня в его возрасте. Он по-спортивному самоуверен, но пока не понимает, что баскетболом надо жить, а не только отдавать ему полтора часа тренировки.
— Интересно, литовцы смогут когда-нибудь обыграть американцев в финале Олимпиады? Я так понимаю, на школу Сабониса надеяться не стоит.
— У него есть хорошие игроки. Но я не знаю, какой там подход, какая философия. Кстати, мне очень нравится сын Сабониса, который обещает вырасти в классного игрока. 206, левша — перспективен. Как и еще несколько ребят, которые могут отличиться на Олимпиаде 2020 года.
— И тогда вы будете абсолютно счастливы?
— Это не цель моей жизни — обыграть американцев. Кроме того, надо еще в Европе разобраться. Мы как-то отдали пальму первенства французам, легко им очень проиграли. Испанцы еще с Газолями…
— Здесь не стоит париться, сравните население этих стран с Литвой. Сколько сейчас у вас?
— Думаю, с учетом уехавших где-то 2,7 миллиона.
— Это хорошо, что они уехали?
— Зимой легче ездить, больше места для парковки. Но это, конечно, плохая шутка. Мне больно из-за этого. Я вернулся, а получается, что все нормальные уехали. Выходит, я ненормальный? Я ведь только зимой редко дома бываю, а все остальное время предпочитаю проводить на родине.
— Ну вы же за всех думаете, а они только за себя, это большая разница. Иначе бы школой не занимались.
— Нынешнее здание мы будем закрывать, переедем в другое место. Здесь старый комплекс, даже чертежей никаких нет, вечно капает с крыши. Я с баскетболом не расстаюсь.
— Как говорят в спортивных кругах — красава.
— Да ну… Речь не об этом, я вот думаю: почему люди уезжают? Нет ведь ни репрессий, ни войны, ни эпидемии. Значит, в этом есть молчаливый протест. Англия, Ирландия, Европа, Азия… Выходит, что-то не нравится людям, и об этом надо задуматься правительству…
— Как вариант, раз уж все уезжают, можно отдать Вильнюс Беларуси.
— Не, мы лучше к полякам пойдем, там экономическое положение более устойчивое! Кстати, знакомьтесь, моя супруга Лаура...
Отвлеченный шуткой собеседника, я оборачиваюсь и замечаю его красивую жену и не удерживаюсь от вопроса: “Чем отличается Шарунас Марчюленис от других людей?” Лаура на секунду задумывается: “Мне иногда кажется, что он чем-то связан с космосом. Да-да, однозначно парень с другой планеты”.
— Скажите мне как инопланетянин, вы на самом деле очень удачливы? Многие из ваших коллег не дожили и до пятидесяти, а если и дожили — влачат незавидное существование.
— Это глобальная проблема. Все зависит от человека и его окружения. Меня недавно позвали на конференцию, организованную структурами Евросоюза. Тема — жизнь спортсменов после окончания карьеры. Как можно им помочь овладеть какой-то другой профессией, чтобы они не чувствовали себя уязвленными в обществе.
— Ну да, вечная тема.
— И сложная. Как можно думать о другой карьере, когда с детства занимаешься спортом? А с 16 до 20 лет человек полностью во власти идеалистических представлений о жизни, думает совсем о другом, нежели о том, что вдалбливает тренер. Нужна какая-то комиссия при департаменте спорта или Олимпийском комитете, куда человек, закончив карьеру, может обратиться. Он приходит, и ему дают оценку: что окончил, что умеет, чего хочет? Определяют, на что он может сгодиться.
— С чего здесь необходимо начать?
— С номера телефона. Чтобы людям можно было куда-то позвонить. Говорю об этом европейцам, но им эти слова не кажутся убедительными. А знаешь почему? Они над этими вопросами не рассуждают с 1997 года. Им неинтересно найти решение. А мне хочется сегодня помочь игроку, которого знаю с дества.
— Ваше министерство могло бы давно поставить такой телефон.
— Я об этом уже говорил. Мы на самом деле теряем много бывших спортсменов, они никому не нужны.
— Вам никогда не хотелось стать министром спорта?
— 117 видов спорта и в каждом свой мини-царь и сфера интересов…
— Но вы же крутой. Плюс за плечами журфак и прирожденная коммуникабельность.
— Для этого надо в партию вступать, а не хочется… Получается как — выиграл выборы, создал коалицию с кем-то и везде расставляются свои люди. Сейчас Министерство спорта под Рабочей партией. Кстати, гандболист возглавляет. Хороший парень, но ему надо разобраться во всех видах. Хотя ты сам, уверен, понимаешь, что решение, которое устроит всех, в природе просто не существует. Тебе надо сохранить мину, поулыбаться и сфотографироваться. Патовая ситуация.
— Просчитали ситуацию, как шахматист?
— У меня даже мыслей нет о министерской работе. Я рад, что наш бар переедет, спортивная школа тоже, что мы сделаем отличный комплекс для того вида спорта, который мне интересен. Есть много других идей, главное, что мне нравится жить.
Марчюленис просит прощения и углубляется в планшет. Находит нужную программу и поворачивает экран ко мне: “Посмотри, разве не интересный вид спорта? Лучшие игроки такие матчи выдают, что люди на трибунах визжат от восторга”. Я соглашаюсь и извлекаю на свет встречное деловое предложение. Оно тоже касается спорта, но только немножко другого вида, который в свою очередь интересен мне и моим друзьям.
Мне положительно нравится учиться у Марчюлениса, и за время нашего полуторачасового интервью во мне только крепнет идея, которую я хочу обсудить с выдающимся спортсменом и большим человеком.