1) Беженцы — преступники?
Не знаю, что будет, когда их поселят в немецких гетто. Но вот что сказали на юге Сербии, в Прешево, где каждый день выдают бумаги четырем тысячам беженцев.
—У вас преступность есть?
—Нет. Можешь пьяный лежать, никто не ограбит.
—Почему?
—Город маленький, все знаем друг друга.
—Но теперь тут тысячи чужаков. Что-то пропало, кого-то убили?
—Нет, все по-прежнему. У полиции одно дело: чтобы школьники не курили.
Прешево, Белград, Субботица, Хоргош — этим маршрутом они шли в Европу, пока Венгрия не закрыла границу. Этим маршрутом прошел и я. Нигде на беженцев никто не жаловался. Кроме того, что мусорят очень.
2) Беженцы — быдло?
Не думаю, что в московском или виленском троллейбусе в час пик разъезжает много людей с ученой степенью. Вот и на дорогах Сербии я встретил лишь одного доктора наук.
Он шел наравне со всеми, в джинсах и с рюкзаком, а в рюкзаке — лаваш, консервы и бумага, дающая право пересечь страну за 72 часа. Дальше ты — нелегал, полсотни штраф, депортация.
От массы арабов, курдов и персов он отличался лишь тем, что мог порассуждать о российском присутствии в Сирии, и американском — в Ираке. Но с ним шли двое детей и жена на девятом месяце, и ему было не до геополитики. Надо было успеть от границы к границе в срок. Надо было успеть, чтоб жена родила не на обочине пыльной автострады Скопье-Белград. И уж точно не в автобусе, где мы — шестьдесят беженцев и один писатель — ехали друг у друга на головах, заплатив четвертак и надеясь, что нас не обманут.
3) Беженцы — бездельники?
Да наверняка. В каждой толпе обязательно есть лентяи и бандиты. Это статистика. Но мне все больше попадались программисты. Инженеры. Фермеры. Продавцы всякой всячины. Был сириец, хозяин аптеки, ее разрушил артобстрел, и уже неясно, кто стрелял — правительство или повстанцы. Пакистанский механик, который починил машину неправильному человеку и за его голову назначили награду.
Женщины — домохозяйки в основном. Но и это, согласитесь, нельзя назвать бездельем. Много традиционных “женских” профессий. Учителя, врачи.
А еще был афганец Джавад, преподаватель в школе для умственно отсталых. Той школы больше, кстати, нет. Джавада пытали талибы, он хотел объяснить, за что, но я так и не понял. Слишком плохой английский. А может, дело не в языке, а просто некоторые вещи невозможно понять.
4) Беженцы — заразные?
В Белграде, в парке Бристоль, у вокзала, где сотни палаток, а людей тысячи, я встретил врача. Волонтера, конечно. Думал увидеть массу одноногих и одноглазых жертв гражданской войны и задал вопрос, за который до сих пор стыдно:
— А где же раненые?
—Вы что, специально? Вы меня проверяете или что? Старые и раненые сюда просто не дойдут!
Врач ходил с тремя переводчицами: с арабского, фарси и урду. И люди говорили, где у них болит. Растяжения в основном. Сломанные пальцы ног. Судороги. Другие последствия долгой дороги. Было одно сотрясение мозга. Три простуды. Но никаких тяжелых инфекций. Если кто и был усыпан бубонами и язвами, его отсеяли на границе, на карантине. Но вряд ли таких было много. Больные не идут в Европу. Потому что не хотят умереть в пути.
5) Беженцы — молодые мужчины?
Две трети мужчин, треть женщин и детей. И мужчины действительно молоды. Вопрос резонный: раз ты сам качок здоровый, то почему оставил старых и слабых позади, в горячей точке?
Да потому что беженцы платят за все втридорога. И дорога из ада обходится им в среднем два евро за километр. Из Афганистана до Сербии — 10 тысяч евро. Из Сирии всего 5. А если идти семьей, сумма возрастает многократно. Поэтому семьями не идут. Семьями остаются. Идут — одинокие и сильные.
Впрочем, не только. Я шел с людьми из города Кобани, которого больше нет. “Кобаниград” назвали ту битву. По аналогии со Сталинградской. И люди — мама, папа, девочки-близняшки — рассказали, как по дороге сюда их били полицейские. В смысле — всех били. Женщину по лицу, детей куда придется. Это было где-то в Македонии. А шли они двадцать пять дней.
Нет опасности, что Европу затопит волна молодых и сильных мужчин с сомнительными моральными принципами. Точнее, такие мужчины в Европе есть, но они не среди беженцев. Они в ультраправых партиях.
6) Откуда же у них деньги?
Потому что беженцы все продали. Дома. Землю. Скот. И продали наспех, и продешевили.
А есть еще те, у кого родные в Европе. Так, впрочем, живут многие. И Болгария, Румыния, все страны бывшей Югославии. Так живут и в России: семья отправляет самого сильного и смышленого на заработки в Москву, чтобы кормил всю деревню, весь аул. Так и беженцы
Но большая часть просто идет куда глаза глядят. Не обязательно даже в Германию, где хорошие пособия.
—Слушай, мне плевать, где нас примут. Хоть Швейцария, хоть хоть Россия. Мне даже нравится Сербия. Здесь хорошая погода, добрые люди и такой бардак, что похоже на родину. Лишь бы не обратно. Там — убивают.
Так сказал молодой араб с повязкой на глазу. Я не спросил, почему у него повязка.
7) Беженцы — наркоманы?
Да, одного я встретил. Курил косяк толщиной в сардельку. В Сербии с этим нет проблем, земля плодородна, а конопля — сорняк типа крапивы. Парень был из Камеруна. В толпе сирийских беженцев он выделялся так же, как выделялся бы на проспекте Гедиминаса.
Каким ветром его занесло в ближневосточный караван? Где он достал травку, из языков владея лишь ломаным французским? Начнет ли он торговать героином, попав куда-нибудь в Науйининкай? Вопросы, вопросы.
.
8) А как к беженцам относятся местные?
Хорошо. Особенно хорошо — на юге Сербии, где много мусульман, албанцев.
Но и на севере нормально. В стране, пережившей гражданскую войну, бомбежки и этнические чистки, к беженцам отнеслись со всем пониманием. Возможно, лишь потому, что они тут проездом.
—Брат режет брата. Чем ближе родство, тем сильней режет. Что делали мы с хорватами? Что хорваты с нами? А ведь мы почти один народ… Ну, а к беженцам у нас нет вопросов.
Так сказала актриса детского театра в Субботице. Она помогала беженцам просто так. Потому что люди хорошие. И потому, что сезон еще не открылся.
9) Беженцы —чужие нам?
Я заметил: больше всего боятся мигрантов другие мигранты. Те, кто приехал чуть пораньше.
Это хорошо заметно в России, где регионы мертвы, а столица процветает, и процветание это обеспечено дорогой нефтью и дешевым мигрантским трудом.
И тот, кто уже целых десять лет москвич, больше всех ненавидит гастарбайтеров: понаехали, мол.
Болтал я с одним эмигрантом из Днепропетровска. Он все хвастался, что он-то европеец, а эти, темненькие — варвары. Но что в нем было европейского, кроме того, что вырос на восточной окраине Европы? Да он даже Джойса не читал.
Они, предположим, тоже не читали. Ну и в чем тогда разница?
10) Бояться ли нам беженцев?
Как хотите. Вам решать.
Правда бывает разная. Одну производят публицисты и политологи, не вылезая из кабинета. Моя правда получена в поле. У нее тоже есть недостаток: наблюдатель был включен, очень сильно включен в процесс. Я успел полюбить людей, с которыми шел. В той многоязыкой и безъязыкой толпе я почувствовал себя частью единого человечества.
Но от вас этого никто не требует.
