Отношение русских с демократией – исторически более тесное, чем кажется многим, как в России, так и за её пределами. Еще в декабре 1825 года в царской России группой молодых либерально настроенных аристократов, названных впоследствии «декабристами», была предпринята неудавшаяся попытка дворцовой революции. Если бы декабристы в свое время преуспели, запланированная ими ликвидация самодержавия, вероятно, вывела бы Россию в фарватер общих развитий, происходивших в то время на Западе.
В 1905-1918 и 1987-1999 гг. Россия снова приблизилась к присоединению к международному сообществу либеральных, демократических и правовых государств. В этих случаях демократы сумели свергнуть прежние авторитарные режимы. Но за их частичными победами следовала не демократия, а новые формы авторитаризма, интенсивно эксплуатировавшие демократическую риторику, – будь то ленинская «советская демократия» или путинская «суверенная демократия».
Почему России до сих пор так и не удалось стать демократической, и какие уроки сегодняшние декабристы, т.е. протестанты декабря 2011, могут вынести из ошибок своих предшественников? По крайней мере, что касается последней попытки демократизации, стартовавшей в 1987 г., один урок представляется ясным: российской демократии не быть, пока различные политически либеральные группы и фракции продолжают критиковать друг друга с почти той же яростью, с которой они выступают против своих авторитарных противников.
Вместо того, чтобы объединиться против общего неприятеля, либералы в 1990-х тратили слишком много времени и энергии, дебатируя на тему, кто из них умнее, либеральнее, менее коррумпирован, лучше квалифицирован и т.д.
На сегодняшний момент ситуация выглядит таким образом, что новая попытка демократизации может провалиться по таким же парадоксальным причинам, которые помешали и предыдущим демократическим импульсам. Российское демократическое движение - фрагментировано. Оно насчитывает скорее слишком много, чем слишком мало партий, лидеров и фракций. Его активисты излишне горды собой, необоснованно самодовольны и уж больно интеллектуальны для того, чтобы суметь объединиться и вместе вести реальную борьбу за политическую власть.
Вместо консолидации мы снова видим стремительное увеличение политических альтернатив, организаций, программ и т.п., что напоминает ситуацию в 90-х. Это было то время, когда Григорий Явлинский прославился своей псевдополитикой: всегда на высоте, что касается этически правильного поведения и остроты анализа текущих событий - но без сколько-нибудь существенного политического влияния.
Как и Явлинский в свое время, многие сегодняшние либералы полагают, что быть политиком означает делать много поучающих заявлений, иметь свою собственную микропартию, занимать должность председателя, а еще лучше «президента» какой-нибудь организации, как можно чаще показываться на Западе, давать многочисленные интервью различным международным изданиям и т.д.
Короче говоря, многие российские демократы путают общественную активность и медийный успех с собственно политикой. Будучи реальными политиками, они должны были бы заниматься несколько другими делами: созданием коалиций и региональных организаций, поиском политических партнеров и установлением контактов с относительно либеральными представителями авторитарного режима. Одним словом, они должны работать на приобретение власти, вместо того, чтобы заниматься бесконечной саморекламой - иногда за счет своих идеологически близких коллег.
Что политическая наука может добавить к общему впечатлению о сегодняшней непригодной культуре российского демократического движения?
Некооперативное поведение многих российских демократов проблематично ввиду нехватки эффективного политического пространства, а также ввиду необходимости найти себе союзников в авторитарном режиме для того, чтобы его преодолеть. Что это означает?
Во-первых, политическое пространство в России ограничено. Либерально-демократическое течение (не путать с т.н. ЛДПР Жириновского) в качестве своих соперников имеет дело, по крайней мере, с тремя более-менее значительными антилиберальными лагерями: с авторитарными консерваторами сегодняшнего режима, с национал-коммунистами из прошлого и с новым ультранационалистическим крайне правым движением.
Это означает, что действующий российский политический спектр включает, по крайней мере, четыре релевантных лагеря. В нормально функционирующей демократии это привело бы к возникновению четырехпартийной системы. Однако в случае России только авторитарный и коммунистический лагери более или менее консолидированы в партиях «Единая Россия» и КПРФ («Справедливая Россия» представляет собой новый феномен, который пока что трудно классифицировать).
В противоположность им демократы и, к счастью для России и всего мира – ультранационалисты, разделены на множество групп и группировок, которые зачастую больше заняты своими внутренними разборками, чем конструктивной борьбой с другими лагерями. Подводя итог, можно сказать, что высокая фрагментация общего российского политического спектра означает, что места в нем хватит для одного и только одного объединённого либерального блока.
Конечно, в России есть потенциал и для создания социально-демократической партии. Возможно, в России когда-то будет существовать и лево-либеральная, т.е. социально-демократическая, а также право-либеральная, например христианско-демократическая партия. Или же возникнет чисто либеральная партия, подобная немецкой ФДП или британским либдемам – обе из которых радикально отличаются от российской ЛДПР и несколько отличны друг от друга.
Может быть, в России когда-нибудь даже будет существовать зеленая партия. Но на сегодняшний день места хватит только одной партии или коалиции от либеральной секции российского идеологического спектра. По тем же причинам в сегодняшней России недостаточно электората для существенной поддержки более чем одного либерального кандидата в президенты. Таким образом, каждая новая партия и каждый новый кандидат в президенты с либеральным профилем ослабляет, а не усиливает российский либерализм.
Демократам нужны не дополнительные партии, лидеры и программы, а объединение или по крайней мере сотрудничество, альянсы и коалиции, а также - если потребуется - субординация и дисциплина. Если российские либералы будут продолжать традиции 1990-х, они не выйдут за пределы политиканства, а Россия так и останется авторитарной страной.
Во-вторых, как показывает новейшая история, переход к демократии происходит только тогда, когда умеренное крыло антиавторитарного народного движения способно наладить сотрудничество с реформаторами внутри старого режима. Например, в последние годы советской России потребовался неформальный альянс коммунистических реформаторов, включая Михаила Горбачева, Александра Яковлева и др., с одной стороны, и представителей демократического движения за пределами официальных структур, с другой, для того, чтобы создать протодемократическую ситуацию 1990-х.
Это означает, что сегодняшнему российскому либеральному движению будет недостаточно объединиться внутри. Ему также требуются союзники в государственном аппарате - и даже в высших эшелонах власти. Без такого альянса наиболее вероятным исходом демократического движения станет или продолжение сегодняшнего режима (с мелкими поправками) или его замена другим авторитарным режимом, как это произошло в 1917 г.
Сотрудничество демократов с представителями власти – это, конечно, сложная тема, по крайней мере, в контексте специфической культуры российской либеральной среды. И многие декабрьские демонстранты, и некоторые либеральные партийные лидеры предпочитают следовать «пуристской» позиции: никакого сотрудничества с теми, кто был замечен или даже просто подозревается во взаимодействии с нынешними властями на федеральном уровне. Хотя этот «пуризм» и может показаться симпатичным, принципиальным и последовательным, он, тем не менее, не прагматичен и представляет собой, в конечном счёте, антиполитическую позицию.
Смыслом политической деятельности является получение государственных постов и использование политической власти, для того, чтобы изменить жизнь граждан страны. Успех политика измеряется не только и не столько защитой каких-либо принципов или же проявлением последовательности, а его конкретными достижениями. Не поведение или обещания имеют значение, а практическая результативность. Например, политики западных обществ демонстрируют почти ежедневный оппортунизм для того, чтобы получить власть, а впоследствии воздействовать на общество посредством принятия и внедрения определенных законов. Без некоторой доли гибкости невозможно добиться ничего существенного. Быть оппортунистом – в этом часто и состоит суть политики в плюралистическом государстве.
Отказ российских либералов от поиска партнеров внутри правящего режима, возможно, вызван не столько спецификой авторитарного режима в России, сколько продолжающимися десятилетия патологиями интеллигентской культуры. Избирательность российских демократов в этом отношений выглядит тем более странной, если взглянуть на их некоторые другие альянсы. У различных либеральных групп ранее не возникало затруднений сотрудничать с такими ультранационалистами, как Эдуард Лимонов или Владлен Кралин (он же «Владимир Тор»). Почему в виду подобного опыта они настолько категорично избегают любых отношений с реформаторски настроенными представителями власти, – для стороннего наблюдателя остается загадкой.
Урок, как из прошлого России, так и из релевантного международного опыта ясен: без эффективного альянса между представителями умеренных взглядов из протестного движения, с одной стороны, и реформаторами старого режима, с другой, не получится никакой демократизации. Остается только надеяться, что российские демократы, наконец, освободятся от «синдрома Явлинского» и кастовой культуры интеллигенции, которая мешает российскому либеральному движению уже почти 150 лет войти во власть.
Российскому либерализму придется, наконец, трансформироваться из интеллектуального и гражданского движения в реально политическое. Решение о том, кто именно будет находиться в составе либерально-демократического лагеря, а кто нет, должно приниматься, исходя из политических взглядов, биографии и политической значимости конкретной личности, а не с позиций личной симпатии и морального максимализма. Чем шире будет демократическое движение, и чем глубже оно сможет проникнуть в государство, тем выше будут шансы на успех политического либерализма. Было бы печальным в последующие месяцы и годы опять слышать ту же заевшую псевдополитическую пластинку, которую так долго проигрывали предыдущие поколения российских демократов.
