Мартинас Недзинскас:
Я сначала не думал, что стану актером. Помню, когда я учился в 9-10 классе, во дворе был парень, который посещал детскую театральную студию «Аушра» в Клайпеде. Мы над ним смеялись, мол, не мужественную деятельность себе выбрал. А потом я сам пошел в эту студию, да так и остался. Когда окончил школу, и пришло время поступать, я написал в листе абитуриента только одно место –Литовская академия музыки и театра.
Томас Клюкас:
Я все время вспоминаю одно странное утро. Классе в 11-м я зашел в книжный магазин. И на выходе я взял полистать брошюрку про знаки зодиака. В конце были перечислены подходящие для моего знака профессии: доктор (очень странно показалось), танцор (еще более странно), музыкант и последним написано – актер. Я подумал, а почему бы и нет.
Но поступал два раза, в первый не поступил, так как был уверен в себе самым наивным образом. Приехав из Алитуса, небольшого города, совершенно не знал театральной жизни Литвы. Когда я не прошел даже первого тура, для меня это был такой удар! Я поступал с двоюродным братом, оба неудачно. Когда узнали об этом, то шли по улице, успокаивали друг друга, наигранно бравируя: мол, ничего страшного, им же хуже, что нас не заметили. А в душе так больно-больно! Но по прошествии времени могу сказать, что так и должно было быть, потому что в дальнейшем мы c братом, Тадасом Грином, попали именно к Туминасу.
Агне Шатайте:
Честно говоря, случай со мной можно даже назвать смешным. Я не знала системы приема в Академию, поэтому в первую очередь в листе поступающего написала «режиссерский» у Туминаса (он набирал смешанный актерско-режиссерский курс). Туда меня и приняли. Два года будущие актеры и режиссеры учились по одной программе, только потом нас разделили, и я перешла на актерское направление.
Кстати, при поступлении я писала экспликацию на «Чайку». Что-то придумала про сценографию – на сцене прозрачный шар, обтянутый пленкой, а в нем реет, летает чайка. Может поэтому меня Туминас и заметил (смеется).
Тома Вашкевичуте:
В последних классах в школе я начала активно танцевать, посещать кружок, речь об актерстве не шла. Я тогда очень интересовалась африканской культурой, танцами и узнала, что в Академии состоится семинар Жермены Когни, известной танцовщицы, она даже создала свою школу в Африке. Мы с подружкой тайком пробрались на этот семинар и посещали его всю неделю. Иногда и за занавеской прятались, потому что нас хотели выгнать. После этого семинара я подумала, раз таким вещам здесь можно научиться, то надо поступать именно в академию.
- Как вам кажется, какую профессиональную основу в вас заложил Туминас?
Мигле Поликевичюте:
Туминас нам привил вкус, мы много понимаем и замечаем, что качественно, что нет, и сами стараемся не халтурить. Может, он и не дал какой-то цельной актерской системы, зато каждый из нас развил ее для себя и каждый работает по-разному. Этим мы и интересны.
К тому же повысил самооценку. Перед первым экзаменом он говорил, что мы должны выступать гордо, с высоко поднятой головой, а не так, что, дескать, «мы бедные студенты, пришли вам показаться, не судите строго». Наш курс славится, как вызывающий, дерзкий, но может, это именно из-за самоуважения, которое Туминас сумел нам привить. Не стоит принижать себя, перед кем-то пресмыкаться. Главное – то, как ты работаешь, в этом твой стержень, твоя основа.
Томас Ринкунас:
Туминас заложил основы самостоятельности, научил отличать хороший театр от плохого. Задал высокую планку качества. Мы начинали медленно, другие уже отрывки показывали, а мы еще с воображаемыми предметами работали, потом – этюды с двумя-тремя словами. Очень осторожно, чтобы пришло качественное осознание театра. Да, Туминас научил самостоятельности и качественному хорошему театру.
Вообще актерская профессия требует постоянного планомерного труда, актер все время должен быть «разогретым». Нельзя, чтобы между спектаклями проходило много времени, иначе требуются долгие репетиции.
Томас Стирна:
- Он всегда нас учил, что играть надо храбро!
- Скажите, работа с какими режиссерами, помимо Туминаса, запомнилась больше всего?
Агне Шатайте:
Да, Туминас, безусловно, в первую очередь. Он научил не бояться работы, жертвовать ей всего себя. Не сбиваться с пути, не сомневаться, идти к намеченной цели.
Мне также безумно нравится работать с Йонасом Вайткусом. Он – очень интересная личность, мне нравится с ним беседовать, у него можно многому научиться.
Это счастье быть рядом с такими людьми, которые настолько сильные, всемогущие, что могут вести за собой, их хочется слушать. И счастье, что они дарят нам частичку себя, часть своего осознания театра и искусства.
Тома Вашкевичуте:
- Мне тоже очень близок Йонас Вайткус. Как режиссер он видит, как через меня передать свои мысли и мне нравится выполнять его задачи, я их очень хорошо чувствую. Это даже то, что не выразить словами, а на каком-то подсознательном уровне ощущений.
Не понимаю, когда говорят – не моя выразительная форма. Мне кажется, что актер любую форму может найти в себе, по ассоциациям, вследствие работы, вдохновения.
С Вайткусом мы, кажется, находим общий язык, он меня прочувствовал. Он видит многое, но знает, как меня не поранить, не зажать, а сделать так, чтобы я раскрылась.
Еще один режиссер, с котором мне всегда интересно и приятно работать – наш сокурсник Артурас Арейма. Он сумел нас всех, таких протестующих, воюющих чуть ли не с самими сjбой, объединить. Благодарна я и Габриеле Туминайте, замечательному человеку и режиссеру, которая с нами долго и кропотливо работала и которая подарила нам столько запоминающихся репетиционных моментов.
Томас Стирна:
- А я нашел очень много общего с Кириллом Глушаевым, тоже нашим сокурсником. Мы с ним недавно выпустили премьеру по пьесе российского драматурга Слаповского «Шнурок, или Любил, люблю и буду любить». Благодаря Кириллу я очень проникся своим персонажем, Владимиром, он стал мне по-настоящему близок. Я также создал музыку к этому спектаклю, настолько эта постановка о первой любви вызвала отклик в моей душе.
–А какая роль оставила наибольший след?
Томас Клюкас:
- Юджин О’Нил «Траур – участь Электры», роль отца, возвращающегося домой. Меня эта роль испугала. Как играть такого человека с такой судьбой, когда у тебя нет и не может быть подобного опыта в 22 года. Ты не можешь знать, что чувствует человек, много лет проведший на войне, живший в неизвестности, но, зная при этом, что жена изменяет. Это для меня был первый шаг к раскрытию себя. Я, может, не до конца осознавая, что играю, стал не бояться раскрывать себя.
Мы, люди, чаще всего эмоциональные ситуации переживаем одинаково. Чья трагедия больше: Отелло, который должен задушить Дездемону, или ребенка, у которого отняли леденец, и он безутешно рыдает? Конечно, контекст разный, но переживания и эмоции одинаковы. И первый раз я не побоялся быть на сцене некрасивым, кататься по земле, кричать, плакать, выплескивать то, что кипит внутри. Можно не чувствовать литературного контекста, но тебя захватывает чувство, и ты позволяешь зрителю увидеть, что у тебя происходит в душе.
Томас Ринкунас:
Мне весьма близки Джой из «Дороги» Картрайта и Дима из «Шнурок, или Любил, люблю и буду любить» Слаповского. Джой – молодой парень, который, протестуя против несправедливости, пошлости и грязи окружающего мира, отказывается выходить из своей комнаты, принимать пищу и, в конце концов, умирает. Мне этот герой дорог тем большим трудом, которого он потребовал. Нет неинтересных ролей, важно, как ты ее сделаешь.
Может, его протест, его бунт немножко подростковый, но он хочет достичь более высокого уровня, получить какой-то знак, ответ свыше. Очиститься от грязи, которая налипает на всех нас, придавливает к земле. Мы же молим Бога, чтобы он очистил нас от грехов, позволил переродиться. Вокруг очень много грязи: порнография, люди на обложках, которые совсем ничего не сделали в своей жизни, насилие, война, наркотики, четырнадцатилетние девочки, которые уже все в жизни перепробовали. Мир погибнет, если его не очистить, и мне кажется, что Джой своей смертью сделал мир капельку светлее, впитал это зло в себя, как деревья и трава впитывают свинец, и унес с собой.
А Дима из «Шнурка» близок опять же долгой работой над ним и своей игривостью, раскованностью, мне нравятся игривые, творческие люди. Этот человек умеет радоваться всему, что ему дается. Живет сегодняшним моментом, у него много друзей, это ведь джаз, он яркий, красочный человек, который идет по улице и улыбается.
Мартинас Недзинскас:
- Сейчас для меня одна из самых больших ролей – Треплев из чеховской «Чайки». Мне очень важно то, что он ни в чем не врет: ни себе, ни другим. С другой стороны, он кончает жизнь самоубийством. Я бы так не смог, потому что жизнь – самое дорогое, что у нас есть. Не знаю, что должно случиться, чтобы я в ней разочаровался.
Я сейчас больше играю роли юношей. Это все из-за моей внешности – положительного подростка (смеется). В чем-то и хорошо, потому что, если сейчас играть «благородных отцов», то, что же делать в старости? Но мне хотелось бы попробовать себя и в другом амплуа, например, злодея. Это же так интересно, потому что, исходя из моих внешних данных, никто не заподозрит воплощаемого героя в дурных намерениях. Весьма любопытное перевоплощение может получиться. Только пока режиссеры не спешат с подобными предложениями.
- Как вам кажется, ради чего актер должен выходить на цену, что он должен нести зрителю?
Томас Стирна:
- Наверное, добро. Миссией актера, и миссией человека в целом должны быть добро, свет. Они могут передаваться даже через противоположную форму – зло, которое, кстати, в театре уже достигло апогея. Но потихоньку, слава Богу, все стало возвращаться на круги своя.
Каждый человек – ребенок, малыша понять несложно, так как он не притворяется, не лжет, еще не носит масок, как взрослые. И в каждом персонаже я ищу этого ребенка, начальные его желания, а потом уже - когда найдены первичные основы, линии - смотришь, что с героем произошло с годами.
Мартинас Недзинскас:
- Актер должен будить душу человека, сам должен совершенствоваться и черпать силы из своего сердца. Надо не бояться будоражить зрителя.
Томас Ринкунас:
Мне вспомнились слова Мейерхольда: «Плох тот актер, который в четверг играет так же, как играл во вторник». Поэтому, актер всегда должен быть молодым в душе, искать что-то новое и интересное. Надо говорить о том, что происходит здесь и сейчас, а не пытаться рассказать о событиях 18-го века. Нам сложно понять их во всей полноте. Конечно, прекрасно, когда на сцене аутентичные костюмы, приближенные к тому времени декорации, но не надо, чтобы это превращалось в аутентичность ради аутентичности.
Через историю прошлых веков надо нести мысль о событиях современности, которые близки и понятны зрителю. Глобальные темы любви, ненависти, печали, радости – они были и остаются, эти чувства всегда найдут отклик в душах людей.
И вообще, мне кажется, что то, что творит актер должно быть действительно красиво или умно. Сейчас люди очень ленятся думать, просто с утра встают, кушают, работают, вечером лежат на диванах и смотрят телевизор. Задумайтесь, христианство говорит, что каждое утро надо начинать с благодарения Богу за то, что он дал нам пережить эту ночь и подарил новое утро. А теперь вспомните: вы поздно легли, звенит надоедливый будильник, и какое бывает первое слово? Да, да, оно самое. Ну, и о каком продолжении дня может идти речь, если начинаешь утро со сквернословия? Надо радоваться жизни и принимать все, что дает Бог.
Мне вспомнилась притча про двух друзей. Один утром сказал другому: «Желаю тебе обыкновенного дня». Тот удивился и переспросил: «Может, желаешь какого-то необычного?». «Нет, именно простого обыкновенного», - ответил тот. Потому что надо научиться радоваться простым каждодневным вещам. Надо делать приятные вещи, которые несут радость тебе и другим. Для меня это дает театр.
Призвание актера – то, что ты создаешь должно быть красиво или умно. Бог создал Землю и увидел, что это хорошо. Думаю, что он создал театр и увидел, что и это хорошо (смеется).
Мигле Поликевичуте:
- Могу сказать только про себя – надо работать так, словно, завтра тебя уже не будет. Отречься от всего постороннего, ведь очень заметно на сцене, если актер не отдается до конца. Как, например, Евгений Миронов, который не жалеет себя, своего времени и сил, иногда даже в ущерб личной жизни. Меня больше всего трогает, когда актер играет самозабвенно, тогда ты можешь разглядеть в нем то, чего он сам о себе не подозревает.
И еще. Главное – не врать. Это сложно, я уже знаю (улыбается).
Тома Вашкевичуте:
Я хотела бы, чтобы моя работа оставляла у зрителя подсознательное желание жить так же, любить так же, как мои героини. Искусство дает возможность жить дальше.
Помню, я какое-то время жила в Англии. И, когда приезжала в Манчестер, меня в этом городе почему-то подташнивало. Один раз я пришла в музей и увидела множество пейзажей: леса, поля, море. И прочитала, что Манчестер был создан только благодаря промышленной революции, то есть в городе были только фабрики и бараки, где жили рабочие, ни одного дерева, островка зелени. И люди приходили в музей, смотрели на эти картины, чтобы не сойти с ума. Их спасало только искусство.
Творчество должно потрясти, расшевелить человека, оживить. Для меня профессия актера – спасение, потому что я могу прожить иную жизнь, испытать сильные чувства, которые не всегда встретишь в повседневности. И другим людям это и требуется от искусства – подняться над бытом, обыденностью.
- Тогда с каким настроем должен зритель приходить в театр?
Томас Стирна:
Главное, чтобы не с потребительским настроением, которое достаточно часто встречается: я заплатил столько и столько, и они должны мне столько и столько дать взамен. Такой зритель выставляет высоченную планку, которую актеру очень трудно перебить своей энергией. Хотелось, чтобы с любопытством люди приходили, чтобы им было интересно, чтобы они хотели что-то узнать и постичь. Настроение может быть веселым, грустным, но пусть зритель приходит ищущим.
Агне Шатайте:
Это зависит от того, на какой спектакль идешь - если на комедию, то не стоит рассчитывать на трагедию.
Но не должно быть зрителя, который ленится думать. Не стоит искать дешевых трюков. Надо осознавать, куда и зачем я пришел: за порцией здорового юмора или в поисках чего-то серьезного. Спектакли не берутся ниоткуда, они приходят в определенный период к определенным людям, подсознательно мы выбираем то, что сейчас хотели бы услышать и увидеть.
Томас Клюкас:
Зритель должен приходить в театр голым, не в физическом смысле, конечно. Он будет самым чистосердечным зрителем, если не будет ничего ожидать, придет с широко открытыми глазами, чтобы видеть и слышать, что ему хотят рассказать. Тогда он что-то унесет с собой. Самый лучший зритель тот, который открыт, готов что-то воспринять и что-то дать взамен, тогда и возникает живая энергия. Ведь «четвертой стены» все равно нет.
Мартинас Недзинскас:
Люди стали холодными, так пусть театр станет тем местом, где человек побудет наедине собой, заглянет вглубь себя и, может, очнется от душевной спячки, станет чуточку лучше. Надо думать об окружающих, не быть равнодушными. Театр и реальность поменялись местами – раньше претворялись, играли в театре. Теперь наоборот, на сцене можно увидеть подлинные чувства.
- 27 марта – День Театра. Что бы вы хотели пожелать коллегам в ваш профессиональный праздник?
Мигле Поликевичуте:
Коллеги, будьте здоровыми. Плохо, когда тело тебя не слушается, актеру это очень важно. Желаю иметь надежду, верить, работать, любить ближних. Меня сейчас больше всего волнует отдача работе. Многие не любят этого слова применительно к нашей профессии. А ведь это прекрасное слово – работа, труд, трудиться, без этого никуда. И надо идти до конца. Падаешь, расшибаешься – поднимаешься и идешь до конца.
Агне Шатайте:
Желаю, чтобы мы имели общую цель, создавали профессиональную историю театра. Чтобы не занимались одиночными проектами, как сейчас модно говорить: «давай провернем проектик». У меня от этого непрофессионализма голова болит. Надо вкладывать много труда, души, потому что у нас есть эта возможность. Это наше право – нести правду и веру.
Томас Ринкунас:
Желаю здоровья, не хочу говорить высокопарных слов, просто здоровья, это очень важно
Желаю найти жизнь, семью, детей, дом. Театр - это замечательно, но семья, дом – вот что самое дорогое. Это наша миссия на Земле. Нельзя жить бессмысленно.