Ситуация несколько изменилась, когда канцлер Лев Сапега позволил себе несколько замечаний относительно личности самого Луки и некоторых процессов, в которых он был занят. Критические выпады высокого должностного лица были восприняты как сигнал к началу сразу нескольких новых судебных исков по совершенно разным поводам.
Однако Мамонич прекрасно разбирался не только в принципах делопроизводства, но и был совершенно уверен в лояльном отношении к нему городских чиновников. Существовала лишь одна проблема – виленский войт Матеущ Бурыминский. На беду именно этот господин был с Лукой в прескверных отношениях. Высказывания канцлера о Мамониче не остались для войта тайной, поэтому рассчитывать на то, что войт будет сквозь пальцы смотреть на обвинения против Мамонича, последнему не приходилось. Лука решил действовать без промедления и сразу. Принцип был простой: если не устраивает войт, сменим войта. А проще всего устранить неугодного чиновника - это обвинить его в коррупции.
Заседания в ратуше 18 и 19 марта 1592 года происходили весьма эмоционально. Поверенный войта Адриан Вербицкий немедленно выступил с речью о необходимости расследовать в суде «многочисленные преступления» Мамонича. Казначею ничего не оставалось как мелодраматично обратиться к собравшимся лавникам и бурмистрам с вопросом о том, доколе несправедливые судьи будут судить честных горожан. А потому сама возможность суда Лукой Мамоничем рассматривается не иначе как попытка свести с ним счеты.
Дальнейшее временами напоминало спектакль, в котором роль постановщика однозначно принадлежала Матеущу Бурыминскому, а Мамонич показал себя как совершенно непревзойдённый импровизатор. Брошенное обвинение в коррупции требовало немедленного решения вопроса. Информаторы Мамонича смогли найти золотых дел мастера, который проговорился о некоторой сумме денег и ценном подарке для жены войта в обмен на благоприятное решение. Мамонич потребовал выслушать свидетельство. Но не учел одного: Вербицкий, да и сам войт тоже владели этой информацией. Потому Вербицкий настоял на немедленном приглашении в ратушу золотых дел мастера Себастьяна.
Лука заподозрил неладное, и предложил выслушать свидетеля на следующий день, аргументируя тем, что такие дела традиционно слушаются до полудня. Но поскольку Себастьян уже был приведен, чиновники решили все же выслушать показания. Показания, как и следовало ожидать, оказались отнюдь не против войта. Это был неприятный для Мамонича момент.
Улучив минутку, он отвел в сторону присутствовавшего возного и обратил внимание на нарушение протокола: при даче показаний мастер Себастьян не поднял вверх руку со сложенными двумя пальцами, а держал ее у груди. Это, по мнению Мамонича, свидетельствовало о неискренности. Чиновники были жестоко разочарованы – вместо сенсационного заявления они не услышали ничего достойного внимания. Следующий призванный для показаний против войта сам оказался чиновником. Он должен был только дополнить рассказ Себастьяна о переданных войту деньгах. Но вышло совсем нехорошо: чиновник заявил, что данные о взятке он получил от некоего Войцеха Дулевского, а правда это или нет, он не знает, но скорей это только личное мнение Дулевского.
План по устранению войта стал трещать по швам. Оказалось, что и сам войт находится в соседней комнате. Мамонич попал в сложную ситуацию. Однако к сложным ситуациям он давно привык. Несмотря на явно проигрышное положение, казначей сообщил, что выдвинутые против него обвинения требуют рассмотрения именно войтовского суда, а быть обвиняемым человеком, которого сам обвиняет, - это, по меньшей мере, не логично.
Когда чиновники удалились для совещания, Мамонич снова обратился к возному с просьбой проверить, действительно ли войт находится в одной комнате с чиновниками. Если бы возный подтвердил это, то налицо было нарушение протокола. А значит фиаско в первой части, можно было не принимать всерьез. Возный через некоторое время подтвердил присутствие войта. Когда чиновники вернулись после заседания, хозяином положения уже был Лука Мамонич. Он сразу расставил все по местам. Перечислив все нарушения в ходе слушаний, он просто и прямо спросил чиновников, действительно ли они желают его осудить по подсказке войта. Бурмистры и лавники, сославшись на усталость, отложили дело до утра. Это было на руку Мамоничу, у которого оставался целый вечер для бесед со своими бывшими коллегами по магистрату.
На утро ситуация поменялась. Лавники и бурмистры были целиком на стороне Луки. Даже разыгралась несколько шутовская сцена, когда войтовское место занял один из лавников, известный своим острым языком и буйным нравом аптекарь Абсалон Мжиглод. Но вердикт магистрата был в целом на руку Мамоничу. Процесса со стороны войта можно было не опасаться. При любом исходе Луке оставили право на апелляцию самому королю.
В то же время всем свидетелям в праве на какие либо дальнейшие протесты было отказано. В действительности все формулировки сводились к тому, что «многочисленные преступления» казначея расследовать стало невозможно – процесс мог затянуться на годы. Войт как представитель королевской власти хоть и отбился от обвинений в коррупции, в конечном итоге проиграл. Интерес капитала на муниципальном уровне оказался сильнее государственного.
