После принятия чехословацким правительством мюнхенских соглашении, 1938 г. Громадка эмигрировал в США (в 1939), где преподавал в Принстонской богословской семинарии.
В 1947 возвратился он в Чехословакию и стал деканом в Протестантском институте им. Яна Гуса в Праге. В 1947 году в составе делегации Союза друзей СССР впервые посетил Советский Союз.
Громадка, считая, что коммунизм представляет с собой социально положительную общественную силу, остался в Праге после прихода к власти компартии. Он полагал, что христианское благочестие возможно в рамках этой системы и что церковь и коммунизм вполне смогут ужиться друг с другом. Он полагал, что такого рода сосуществование создаст условия для покаяния церкви за свое легкомысленное поведения в прошлом: за свои частые союзы с консервативными или реакционными силами.
Громадка был в 1948, 1954 и 1961 участником 1-й, 2-й и 3-й ассамблей Всемирного совета церквей (ВСЦ). Он избирался в Исполком ВСЦ, он стал членом ЦК ВСЦ. Также он был членом Президиума Чехословацкого комитета сторонников мира (с 1950) и Бюро Всемирного Совета Мира (с 1952), лауреатом Чехословацкой премии мира (в 1953). Он был инициатором христианской конференция мира. Впоследствии Громадка стал лауреатом Международной Ленинской премии "За укрепление мира между народами" за 1957 г.
На первой христианской конференции мира в Праге (Чехословакия), состоявшаяся с 1 по 3 июня 1958 года, была образована экуменическая организация "Христианская Мирная Конференция", поставившей перед собой задачу объединение всех христиан в деле защиты мира на земле.
Мнения среди чешских протестантов относительно его взглядов и деятельности по-прежнему расходятся. Спор вокруг его личности особенно в 90-ые г. приобрел в Чехии весьма острый характер. Многие по достоинству оценивают его как богослова и уважают его как харизматическую личность. В то же время далеко не все могут принять его политическую позицию. Они не могут простить ему благосклонности к коммунистическим, в сущности атеистическим властям ЧССР.
Для других его позиция сводится к поиску своего собственного политического места, к поиску легитимности христианского бытия в условиях господства коммунистической идеологии.
Конечно, особенно теперь, когда чувствительность публики к вопросам веры драматически падает, его деятельность получает сугубо политическую оценку.
Начиная с девяностых, предпринимаются весьма грубые атаки против Громадки со стороны тех, кто хотел видеть в нем только коллаборанта и оппортуниста.
Тем не менее, благодаря некоторым бывшим студентам Громадки дискуссия приобретала и более утончённый характер. На страницах журнала "Krestanská Review" заступились за него историк Яромир Прохазка (статья "Решение февраля"), а также философ и один из основателей Хартии-77 Ладислав Hejdánek ("Hromádka позорному столбу?"). Дискуссия касалась чаще всего вопроса о положении христиан в условиях диктатуры и их возможности повлиять на политическую ситуацию изнутри.
Hromádka принадлежал к поколению левых интеллектуалов Праги, интересы и поле деятельности которых сформировались в академических кругах чешского отделение YMCA. В силу всемирного экономического кризиса они с неизбежностью стали интересоваться вполне светскими, земными вопросами. Их интересы легли в сфере социального и политического. Как христиане они были, прежде всего, заинтересованы в вопросах ответственности христиан в мире. Оправдание этому они находили в том, что Господь явился как конкретный человек, в конкретных исторических условиях, при конкретных обстоятельствах.
Другими словами, они исходили из того, что христианское может и должно вмешиваться в политическое.
Чешское отделение YMCA было вынуждено прекратить свою деятельность во время немецкой оккупации (1939-45), а также после 1948 года. Тем не менее, влияние ее академических кругов на общественную жизнь осушалась вплоть до 1970-80-ых. Это влияние впечатляет своей глубиной, демонстрируя, насколько серьезным и благотворным может быть роль, которую способны играть в жизни общества грамотные в вопросах веры миряне.
Решение Громадки вернуться на родину в 1948 обязано к установкам, приобретенным им в YMCA в 1930-ые годы. Это может быть объяснено его левым складом ума и его пониманием Евангелия. (В частности, эта установка выражается в его политической решимости, а также в его христианской ответственности за эту политическую позицию.) Прежде всего, Громадке очень хотелось, чтобы новое социалистическое общество не обходилось в своем становлении и развитии без христианского вклада. Он также желал, чтобы Церковь нашла себе место в новых политических условиях.
Февральские события 1948 г. в Чехословакии, в результате которых Коммунистическая партия Чехословакии заняла ведущие позиции в политической системе страны, Громадка встречает спокойно. Тем не менее, он знал, что в стране предстоят глубокие и долгосрочные социальные изменения, к которые просто отрицать было бы недостаточно. Он полагал, что система до определенной степени может быть восприимчива к воздействиям, исходящим из внутри. (Т.е. мы имеем дело со своего рода ранней версией стратегии «изменения через сближение".
Конечно, такая позиция Громадки также поддерживалось несколько экзальтированной левой общественной атмосферой, которая в то время царила в Европе. А также популярной тогда идеей, что особый Чехословацкий путь к социализму лежит в соединении Масарика с Марксом.
Как выяснилось, Громадка оказался недостаточно критичным, почти наивным в своей вере в возможности развития советского типа социализма. Как известно, в рамках такого социализма идеями социальной справедливости и равенства власти откровенно злоупотребляли. Громадка конечно быстро понимал, что власти будут точно также эксплуатировать его миротворческий авторитет в Всемирном Совете Церквей, как и то, что власти будут относиться к нему как к декоративному элементу на витрине социализма. То, что Громадка открыто выступал в защиту тех или иных преследуемых общин или личностей, не препятствовало такой эксплуатации его образа.
В любом случае, в оценке деятельности Хромадки ценят выше всего то, что он действительно добился некоторого диалога между христианами и марксистами. Диалога, который отличался от того типа коммуникации, которая была принята в СССР. Эти интеллектуальные контакты развернулся в начале шестидесятых годов в Чехословакии и в других странах Европы.
Духовные импульсы этого диалога теперь уже утеряны в силу отрезвления, которое наступало после вступления войск стран-участниц Варшавского договора на территорию Чехословакии 21.08.68 года.
Это событие сломало веру Громадки в жизнеспособность социалистического строя. В письме советскому послу Червоненко он писал, что это вторжение является величайшей трагедией его жизни. Громадка умер в Рождественские дни 1969 года отверженным и в одиночестве.
Но его карьера и судьба будет беспокоить нас еще в течение длительного времени. В сущности, политика диалога с коммунистическим режимом провалилась в ЧССР также, как оказались бесполезными попытки спасти Православную церковь в СССР. Конечно, масштабы и характер капитуляции Громадка в 1968 и положения РПЦ после репрессии 1918-1941 отличаются друг от друга радикально. Но выводы все же одни. Казалось, что внешние компромиссы с богоборческими властями позволяют сохранять внутреннее благочестие в церкви. Но выяснилось, что такое поведение (которому, впрочем, не было альтернативы) не спасло от насилия.
С нашей нынешней позиции весьма соблазнительно давать всей этой истории взаимоотношении церкви и коммунистической власти простые и категорические объяснения. Легко винить во всем богоборческие власти или же церковных иерархов, которые с этими богоборческими властями сотрудничали.
Но Громадка также понимал, что деформация, которая возникает в пункте соприкосновения церкви и коммунистического государства, относятся не только к видимой части, к внешним проявлениям церковной жизни. Коммунизм и христианство не являются изолированными друг от друга реальностями. В частности, возникновение коммунистического мессианизма можно объяснить с неверностью церкви себе, с фактической неверностью христианству тех народов, которые привыкли считать себя христианскими.
Судя по воспоминаниям, эту связь между неверностью церковного народа и установлением коммунизма, которую чувствовал Хромадка 1948, чувствовали и в России накануне Октябрьского переворота – см. соответствующие главы книги Митрополита Вениамина Федченкова «На рубеже двух эпох». Многие православные иерархи воспринимали испытания, которые выпали лично им и РПЦ в целом именно с этой точки зрения.
Громадка считал, что нас должно беспокоить не только то, что предыдущие поколения допускали ошибку, но прежде всего те деформации, которым мы были подвержены в ХХ веке и которые продолжают влиять на наши отношения в церковной жизни. Эти деформация являются непреодолимой фактической данностью. В этом плане пути назад нет. Революция является необратимой. Политическая реставрация не может быть достаточным условием выздоровления тех обществ, которые оказались под коммунистическим правлением. Юридический возврат к до-коммунистическим отношением недостаточен. Разделительная линия пролегает не между коммунистами и не-коммунистами. Она пролегает между благодатью и грехом и тех и других.
+ + +
В заключение я хотел бы обратить ваше внимание на некоторые обстоятельства в связи Всемирным советом церквей и Пражкой мирной конференцией.
Тема единства христиан является очень серьезной. В ней есть свои соблазны и она оправдано вызывает законные и очень серьезных вопросы с точки зрения церковного учения.
Правительства СССР и государств Восточной Европы, поддерживая экуменическое движения за мир, проявляли в этом деле лукавство и определенную неискренность. Но есть тут один аспект, не связанный с борьбой за сферы влияния или с другими подобными глобальными целями. Этот аспект сопутствовал экуменическому движению как неизбежное зло с точки зрения коммунистических властей, но который был безусловное благом с точки зрения конкретного христианского бытия того времени. Это – возобновление международного меж-христианского общения. После того, как к ВСЦ примкнулся Русская Православная Церковь, была предоставлена возможность присоединиться экуменическому движению также и другим церквям в СССР.
В итоге это оказало благотворное влияние на сотрудничество и диалог между христианами различных конфессии – в частности в Эстонии. Образовалась среда, которая также оказалась в состоянии возродить дух христианских студенческих движении 1930-ых годов. Снова стала доступна литература и т.д. Во многом среда сознательных в вопросах веры мирян укрепилась именно посредством общения по каналам экуменического движения. Эти каналы позволяли возобновить старые и помогло заводить новые контакты за пределами Эстонии. Духовенство, участвующая в этом, имело между тем достаточно широкое влияние у себя дома (как в прочем и в ЧССР создание ХМК являлось инициативой экуменического совета).
Конечно, участие в этом движении было связано с подотчётностью участников сессии ВСЦ властям. На основе этих «отчётов» некоторые исследователи теперь делают далеко идущие выводы относительно авторов этих отчётов. Была опасность, что неизбежно близкие контакты духовенства с уполномоченным в делах религии могли способствовать развитию некоторого подобия стокгольмского синдрома. Например, это могло выражаться в том, что священник и представитель уполномоченного, ввиду взаимной близости, могли стать собутыльниками. Так что известные деформации, конечно, имели место.
Но в общем, шаги, которые по идеи должны были способствовать внутренней порче христианской среды, служили иногда во благо христиан. Благочестие может себя проявлять по разному, порой даже благодатно вопреки канонам.
Возможность приобщаться к богословским дебатам своего времени, среди прочего, к дебатам о достоинстве христиан в условиях господства коммунистической идеологии играла очень важную роль в формировании духовно грамотных мирян в Эстонии. При этом, и это подчёркивается и у Громадки, конфронтация с коммунистической идеологией отнюдь не носил характер прямой политической борьбы. К такой политической борьбе власти были хорошо подготовлены. Но власти не были готовы к тому, что церковь может быть реальной духовной властью и дарить свободу, которая тем, кто вне этой свободы и не снилась.
Рейган и Горбачев, конечно, сыграли огромную роль в падение коммунизма в Европе. Но падение коммунизма 1989-ом в Центральной и Восточной Европе, было, по крайней мере, в той же степени революцией совести. Человек обратился к добре, к истинно человеческому, и, в конечном счете, к Богу. Это является ключом к политической революции 1989 года в Центральной и Восточной Европе.
Священник Кароль Войтыла не был политиком, он не стремится к компромиссам с властию, не выступал против внешней политики коммунистической Польши, и т.д. - он вообще не имел ничего общего с коммунистами. Не был он и политическим союзником антикоммунистического альянса Рональда Рейгана. Посещая как Иоанн Павел П Польшу, он не призывал к баррикадам. Он просто напомнил полякам, что "вы не те, кем вас считают, позвольте вам напомнить, кто вы». […]
Это точка зрения совпадает и с взглядом Хромадки. Единство западных идеалов и идей социально справедливого общества было политически невозможно. Антикоммунизм с его точки зрения был бесполезным. Конфликт между западом и востоком имел принципиальный характер. Но надежду дало представление, что единство христиан в определенных вопросах возможно. Что также означает, что Церковь не отождествляет себя с какой-либо социальной системы.
Усилия должны были сконцентрированы на восстановления идеалов Запада. С его точки зрения, западные идеалы были скомпрометированы политически. Запад не жил по своим идеалам, но стремился просто увековечить свои привилегии. Конечно, Хромадка знал и то, что коммунизм и советская система не одно и тоже. Эти идеалы могли бы быть включены в революцию социальной справедливости. Он надеялся, что сроителство социализма может быть такой революцией справедливости.
Хромадка считал, что благочестие в условиях господства коммунистической идеологии даже более благодатно, чем в условиях либерального общества, т.к. при господстве атеизма от христиан требуется постоянная решительности и зрелая. В 1950-ые годы в западных обществах христианство не была актом выбора.
Но христианское благочестие требует мужества и теперь, когда церковь и исповедание христианской веры находится под давлением общественного мнения, отчуждённого от благочестия.
Это является серьезным поводом для рефлексии. Возможно, и в этой ситуации есть своя вина у экуменических установок. Образовалась поколение конфессионально неопределенных мирян. Как некоторые считают, особенно страдает лютеранская церковь в Эстонии и в той же Чехии. В частности более консервативная часть лютеран в Эстони переходит в Православие. Это не слишком широкая тенденция, но все же сигнал о том, что что-то не в порядке.
Возможно, что определённая конфессиональная эрозия способствует этому. В любом случае, и Чехия и Эстония сейчас – одни из самым секуляризированных в Европе, это действительно требует серьезной рефлексии.
