Пять дней в пути. Десятки блокпостов на пути к Запорожью. Более 200 километров, из них 150 – пешком. Игорь выбирался из Мариуполя, который в блокаде вот уже два месяца, с рюкзаком, тележкой с вещами и близким другом. Крохотная дворняга Жужа была его компаньонкой. Игорь говорит: он уже отдохнул. А вот у Жужи до сих пор натерты лапки, а некоторые подушечки в ранках.
С мариупольцем мы встретились в столице, куда он приехал к родным из Запорожья. Мужчина часто курил (российские оккупанты дали ему сигареты на блокпостах), сидя за столиком возле небольшой кофейни. Собака не слазила у него с рук. И несколько раз рычала на псов, которые хотели ее понюхать. Одна женщина остановилась, всплеснула ладошками и сказала: "Это же вы с собачкой вышли! Я по телевизору видела. Есть где жить? Помощь нужна?" – "Все хорошо, спасибо", – скромно ответил Игорь. – "Ну дай Вам Бог!" – улыбнулась женщина.
О побеге 60-летнего мужчины из осажденного города можно писать захватывающий рассказ. А по нему – снимать фильм. О череде событий, которые привели к мечте. Но счастливые случайности все равно оставят по себе много горечи.
Невысокий худой мужчина идет от рынка возле метро. Впереди себя, словно ребенка, держит мелкую собачку. Жуже, а "по паспорту", Жульке или Джульетте, уже девять. Мужчине через месяц исполнится 61.
Это Игорь. 23 апреля, перед православной Пасхой, на рассвете он вышел из блокадного разбитого россиянами Мариуполя. Путь до Запорожья – 225 километров. Игорь шел пять дней, дважды ему повезло – подвозили. Второй раз – километров за 80 от Запорожья, когда силы уже покинули мужчину. Далее – прямая речь Игоря.
Жужа. Начало войны. "Чемоданы"
Девять лет назад случайно зашел к знакомому, а там полон двор щенков. А я в доме один остался – родители уехали в Киев. Думаю, надо кого-то взять, чтобы разговаривать. Говорю: "Дай щенка". Он вытащил из какого-то угла, а она как махровый комок. Я ее за пазуху, дома отмыл, клещей повыбирал. Так она и появилась. Из всего помета в 12 штук одна и выжила.
Я родился в Мариуполе. Он тогда Жданов назывался. "Кто Жданов тронет, тому конец", – так в армии говорили. Меня не трогали. Я в 82-84-ом в Москве служил, в стройбате. Я был один украинец в роте, остальные Кавказ, Средняя Азия, маленькие северные народы России.
"Я поменяю тысячи профессий, как папа мой менял когда-то жен", – песня такая была. Основная специальность – электрик. Свет нести. А именно его и не стало.
Я моряком был, поваром плавал, Африку видел. Побывал в Дакаре.
У нас был свой дом, на краю балки, которая находилась в эпицентре артиллерийского обстрела. Именно над моей крышей летали самые большие "чемоданы", такое впечатление, – весь город вздрагивал.
Я помню 14-ый (год – Delfi.), но тогда все коротко закончилось, быстро. А сейчас все иначе.
И 15-ый помню (24 января 2015 российские оккупанты обстреляли микрорайон "Восточный" в городе. По данным Службы безопасности Украины, погибло 29 человек, ранены – 92. Среди пострадавших – и дети – Delfi).
До 2 марта (2022 года – Delfi) еще как-то можно было жить: телевизоры работали, вода текла, все было относительно цело. Плохо стало 2 марта. В 19:05, как щас помню, я смотрел телевизор, свет горит. И только издалека что-то так "дддддду-дух" прилетает в центр города. Подкинуло весь город. Электростанцию центральную – яму сделали ракетой. И сразу свет потух в городе.
Когда город освещен, неба не видно. Ночного. Звезд не видно. А тут сразу созвездия появились. И все. Света больше не было.
Началась другая жизнь: на кострах, на соплях, на слезах…
У меня дома электрическое отопление. Ну еще камин палю иногда. Через месяц дрова начали кончаться. В Мариуполе уже деревьев не осталось – там посрезали все по пеньки. Дерева не найдешь. А впереди еще лето, отопительный сезон… Рамы будут ломать. Все деревянное будет сожжено. Но его не хватит даже до ноября. А что потом? Чем топиться?
Могилки в палисадниках
С лужи набирали воду. Из ближайшей канавы. Недалеко – Дом быта большой, с моря его ракетой сожгли, а там подвал большой. После дождя там по колено было воды. Эту воду брали. А куда денешься?
По балке, по низу, там ставки (пруды – Delfi) небольшие, родниковая вода. Но там такое излишество тяжелых металлов (город ведь металлургический), что она имеет вкус непередаваемой гадости. Чай не зваривается вообще, мутняк какой-то получается. Он белеет весь. Непригодная. Начали ее пить, начали умирать – болезни активизируются у всех: зубы, глаза. Начали могилки в палисадниках появляться. И у подъездов. Тело – в простыню или в одеяло. И хоронят.
Когда морозы были, первые тела выносили и клали вдоль дороги. Большая улица Строителей (один из центральных проспектов – Delfi) , возле перекрестка лежит длинное тело – взрослый, и маленький. Закутанные в саван, в какое-то полотно. Сколько я там ходил, они лежали. И до сих пор, наверное, лежат. Не знаю.
Сосед – третий дом по улице от меня – идет в балку к пруду, мимо моей калитки. Трясет ее: "Подойди, разговор есть. У тебе участок больше. Можно, у нас тут бабушка умерла, мы ее прикопаем? А потом ее заберут родственники". А участки одинаковые ведь, по шесть соток. Не хотел у себя. Но у него там собралось пять семей в подвале: соседи из города, знакомые с детьми. Он решил начать захоронение с моего огорода. Война меняет людей. Появляется какая-то хитрость непонятная.
А еще было мародерство. Люди этого будто ждали. Из магазинов молодые тащили пиво, водку. Кто постарше - муку, крупы, сахар. Они умнее были.
Каменный век мариупольского образца
По городу не видно было блокпостов. Но в городе особо и не бываешь – выскочишь, что-то поменял: рыбу на мясо, мясо на рыбу, макароны на сахар, чай на хлеб. Что-то добыл, короче. И домой быстрее от греха подальше. Людей на улицах нет почти. Только артиллерийская стрельба.
Из всего она (показывает на собаку, лежащую на коленях – Delfi) начала различать заход истребителя на выстрел. Жжжжж – и вот этот вой, она мне на шею бросается, прижимается и ее трясет. И тут такой удар, город опять подскакивает, стекла сыпятся. Куда попало, непонятно. Не в меня, уже хорошо.
И на крупные калибры она тоже реагировала. Что-то такое летит, 152 калибр, наверное, "чемодан" такой. Она тоже пригибается, чувствует угрозу. Я сам чувствую. А вдруг зацепит мою крышу.
А когда открыли продуктовые базы, я набрал рыбы. Потом менял ее на муку, сахар, чай.
Только натуральный обмен.
Какие деньги?
Сигареты ценились.
В каменный век мгновенно вернулись.
Я подумал, что если в подвале завалит, никто не придет. Будешь лежать сутки умирать. Зачем мне эти сутки? Лучше пусть убьет наверху сразу. Взлечу атомами в небо, хоть порадуюсь свободе полета.
То, что слышишь, считается, не твое. А свой снаряд не услышишь. Но оно по-разному, наверное.
Когда в городе попадает, ты слышишь, но не можешь определить, где и что. А так раз в сорока метрах попало в дом. В шахматном порядке попадания были. Стекол не осталось. Крышу побило. Трещины огромные. Но само здание стоит. Там щас люди живут – я соседям ключи оставил, их много, семья. Они приехали с Черемушек (спальный микрорайон – Delfi), у них тут участок, но там будочка садовая, жить невозможно. Я, уходя, отдал ключи, говорю: "Я, может, уже и не вернусь".
Пораздавал все инструменты, они мне за это меда дали в дорогу. Но никто не верил, что я дойду. "Да брось, оставайся, приспособимся". Я, говорю, в неволе не живу. Не выживу. Слишком это тягостно. Просто грустно и медленно умираешь.
То, что происходит в Мариуполе, и есть геноцид. Ни отнять, ни прибавить. Бессмысленное уничтожение чужого народа. Необоснованное. Целенаправленное уничтожение народа.
Операция "Фильтрация"
Обычно стрельба начиналась в 5 утра. И после первого взрыва уже никто не спал. не получается. Быстро надо вскочить растопить камин, чтобы было тепло, одеться, чтобы не голым убило, дров натаскать, воды натаскать. И целый день в этих хлопотах.
На костре готовишь еду. Я так обжегся 10 марта по неосторожности – зола прилипла к коже. Я бегал и кричал: "Зачем именно сейчас ты себе это устроил?" Но зажило быстро.
22 апреля целый день было тихо, непривычно даже. Думаю: если 23 будет тихо – ухожу. Сумка была собрана: одежда, ботинки на случай, если смогу где-то по дороге наняться огород копать, хоть и за еду. Рубашку взял, брюки, что-то переодеться. Потом половину выкинул. Тяжело было идти.
А решение пришло, когда понял, что это надолго, завтра не прекратится. Я подумал: или смерть, или победа. И пошел.
Вышел в 6 утра 23 апреля.
Когда праздник, люди добрее, внимания меньше. И я под шумок вышел. Через день, может, и не вышло бы ничего.
По Мариуполю невозможно пройти: все стеклом засыпано, обломками, проволокой. Я больше всего боялся, что она лапы порежет.
До выхода я выбирался два часа, хотя там за полчаса можно дойти.
Главное было себя заставить, через "не могу": "Ты дойдешь". Тем более, было куда идти.
Россияне организовали фильтрацию. В 20 километрах от Мариуполя есть город Володарск (с 2016 года, после декоммунизации – Никольское – Delfi) в сторону Запорожья. Я выходил туда.
Перед входом в Володарск пост, в середине пост, на выходе пост. Я шел, сделал вид, что не знаю ничего. Оказывается, там надо жить неделю, минимум пять дней, пока выдадут эту справку. Хотя это минутное дело. А там толпы перед управлением. Я прошел город – никто не остановил. И на выходе из Мариуполя никто не остановил. Иду себе с тачкой и собачкой. Машины останавливают. А я как-то прошел и пошел. Прикинулся ветошью и пошел. Я ж выглядел страшно: патлы торчат сальные, лицо черное, руки черные, оно уже не отмывалось, одежда грязная. Даже подходить к такому не с руки.
Я уже почти вышел из города, а на блокпосту такие веселые стояли то ли чеченцы, то ли дагестанцы. Им люди давали пасхи, а они и брали. Хоть мусульмане, а участвовали в нашем празднике.
И тут мне в спину: "Жди! Ты откуда такой? Ты прошел фильтрацию?"
Не, говорю, меня никто не остановил.
Приехал за мной автобус, три человека, погрузили, отвезли обратно в центр, где "полиция" находится. Завели, раздели, осмотрели, вещи перетрусили.
"Бить тебя?"
Говорю, воля твоя.
"Наколок нету".
Вот, в детстве наколол, идиот (на левой ладони – фигура, похожая на букву "И" – Delfi).
– "Да не может быть! Ты ж сидел"
Друзья, говорю сидели, а меня бог миловал.
Печать поставили – иди. А на меня люди с такой злостью смотрят: что им сказал, наверное, чемодан денег занес. Я их понимаю, они там неделями живут.
Я иду опять. Прохожу снова этих ребят. Спрашивают, дали ли справку. Угощают пасхами, яйцами. Уже свой, проверенный.
Говорю, да я пойду. В Розовку. Там теплицы. В прошлом году договорено строить. Уже хозяин меня ждет, если он жив. Надо ж где-то работать, как-то жить. Дома у меня не осталось, жить негде. Пойду искать работу по селам.
Они мне говорят: "Мы тебя посадим на проходящую машину". Как я не отнекивался, нет, сиди. Ну им надо чет-то заниматься, скучно. И через полчаса таки посадили в фургон. До Розовки он меня домчал, высадил в центре.
Через сто метров – пост. Идти надо на них, в лоб. Я и пошел. Не тронули. И на выходе не тронули. Только справку показал. Там печать и написано, что дактилоскопирован. То есть, внесли в базу. Они искали солдат. На солдата я не был похож, возраст невоенный. Все это сработало. Был бы моложе – не прошел бы. Были бы наколки какие-то крестовые – не прошел бы. Нагло бы ответил – не прошел бы.
На постах я понял, что они не видят в нас врагов, не понимают, почему должны так с нами поступать. Есть приказ. А обоснования нет. То есть, они беспардонные, бессмысленные захватчики. И крайне жестокие почему-то.
Они уже несут наказание. Будет им стыдно еще. Им сейчас хорошо, будет позже плохо. Не им, так детям. Они будут видеть, что детям плохо, и им будет плохо. Хорошо не будет никому. Карма настигнет.
Россия – страна без флага, солдаты - без значков, офицеры - без чести. И в масках. Лица не показывают, стесняются. Стыдливые ребята. Масочкой прикрывают рыльце, потому что где-то фотография всплывет. А он знает, что преступник.
Приходилось с ними разговаривать. Они расспрашивали про все: про детей, про семьи, как живете, про обычаи. Им скучно. И интересно, наверное. Совсем молодые парни, мира не видели.
"А сколько у тебя детей?"
А вот так подумать: оно тебе надо – мои дети? Если ты пришел их убить.
Но после обыска "награждали" обычно сигаретами, тушенкой. Один даже звал к себе домой жить, на Каспий. Я ему понравился или что. Но сказал, что мне на запад. Сыну моему удалось выехать из Мариуполя, к счастью.
В каждом селе, как правило, по три поста. Я прошел 25 постов. 8 основных сел.
Шел по школьным урокам географии: солнце всходит на востоке, а заходит на западе. В обед тень самая маленькая, время можно узнать.
Ночевки. Обеды. Спуски и подъемы.
Когда я был в Володарске, уже темнело. И мужчина в одном дворе стоит возле калитки курит. Прохожу мимо, а он кликнул мне: "Не выпьешь со мной сто грамм? Я сегодня сына похоронил". Я и подумал, что ночевать где-то надо. Как бог мне посылал в дороге такие случаи. Может, моя вера в удачу сработала.
Я согласился помянуть. А сам бросил пить 15 лет назад.
В общем, пьем мы, я и спрашиваю, можно ли остаться ночевать. Он сначала отнекивался, мол, теща злая, щас придет. А она все не приходит, а уже темно. "Ну оставайся", – говорит.
Там я впервые за почти два месяца посмотрел телевизор. Хоть узнал, что в мире происходит: что Макрон переизбрался, Жириновский умер.
В 6 утра отправился дальше. Думал, буду ночевать в посадке. Но не так вышло.
Получалось, что когда подходил к следующему населенному пункту, начинался закат. Выбора у них не было.
Я по свету появился, пока они проверили, уже темно. Ночью идти нельзя. И они меня в одном селе положили в свободную хату, еды надавали, сигарет насовали. Я растопил печку, в тепле заснул – такое блаженство. На следующем посту повторилась та же история. Подходить надо под темноту – и ты будешь обеспечен жильем.
На третий день я выкинул пачку макарон, хоть это и грех большой, – положил возле дороги, чтоб люди увидели. Риса пачку. Уже понял, что не съем. Чай, сахар был. Когда первый раз воды хорошей дали, такой чай вкусный получился.
Она (собака – Delfi) отказывалась мариупольскую воду пить. Я ее кормил сырой рыбой, кашами. Когда так шла, когда упиралась, тащил на поводке. Говорил: "Нас ждут, мы дойдем, я тебя уверяю". И она идет. Видно, понимает, что надо.
Идти тяжело – вся Запорожская область в спусках и подъемах. Катиться с горки легко. А подниматься… Стал и пытаешься отдышаться. А легкие ж все закопчены. Над Мариуполем столб дыма стоял постоянно от попаданий: горела техника, резина, горело все.
Наверх выйдешь – такие красоты: меловые выходы, ставки, утки летают.
Последняя ночевка – Конские Раздоры село, и развилка. Они меня остановили, темнеет, как я и задумал. По моим правилам они жили, не я по их. Хитрость города берет. Говорят: "Есть хата, тебя сейчас проведут". Они меня провели, а утром я в 6 ушел. Вышел на трассу. Прошел пару часов, куртку снял, потому что жарко стало. Или это была предпоследняя ночь и хата? Оно все спуталось.
Какую-то ночь я еще на посту в будке ночевал. Меня белыми лентами обвязали, чтобы не застрелить. А в будке холодно! Она железная. Зуб на зуб не попадает.
Говорили, посадят на машину. А утром машины не ездят. Я и пошел.
В селе встретил мужчину, разговорились, он спросил, откуда я. "Да ты что?!" Попросил жену вынести мне сало, вкусное такое. А сам чаю попросил. Дожили! Местные у беженца чай просят. Довели людей.
Я родителям звонил первый раз на блокпосту с телефона боевика. Сказал, что иду. Потом уже из Запорожья.
Запорожье – Киев
До Запорожья оставалось километров 80. Окружная дорога Токмак-Пологи, по центру крест стоит. И там тоже дорога до Запорожья. Мне говорят на посту: "Туда ты не пойдешь, тебя убьют". Говорю, пусть лучше меня здесь убьют, чем в Мариуполе. Я что там, что там погибну. А они: "Нет, иди или на Токмак, или на Пологи". На Пологах черный дым и грохочет – бой идет.
Ну я пошел на Токмак. Прошел греблю. А за ней – поворот на право. Вот дорога на Токмак, вот – на Запорожье, куда я должен пройти. Людей нет, спросить не у кого.
А тут фура поворачивает. Я оказался в нужную секунду в нужном месте! Остановил его, а он и подобрал.
Я бы в жизни не прошел этот участок. Они мне жизнь спасли – эти последние минуты.
(Игорь говорит это очень эмоционально, со слезами на глазах. – Delfi)
В Запорожье – огромная волонтерская палатка. Там беженцы едят. И я появляюсь. А они не видят человека – чучело какое-то. Начали расспрашивать, откуда. Говорю, из Мариуполя, с собакой. Как начался крик: "Человек дошел!"
Я думал, меня затопчут – обступили. Но собаке было больше внимания. Мне даже как-то обидно стало.
Накормили, душ я принял. Хотели оправить за счет центра в Киев. Но это было возможно только на следующий день. Я поехал за свои деньги.
Когда пришел в Запорожье… Сильнее наркотика нет в мире радости, какую я испытал. Такой наплыв счастья, что у меня получилось.
Я как оглянулся назад: одна ошибка, один неверный шаг – и все, этого б не было. Но сложилось так, как я задумал. Наверное, все же с Божьей помощью. После такого можно поверить во что угодно. И в то, что ангел-хранитель, у меня свой, у нее – свой, у нее – собачий, у меня – человечий.
Я верил, что я прорвусь. Я обязан был. Я ей пообещал, что мы дойдем!
Оставить на верную смерть дружка я бы не решился. Если бы она не смогла идти, я бы коляску бросил, а ее на руки взял и нес. По карманам бы распихал пожитки, что поместилось бы. Друзей не бросают.
Самое обидное, что в Мариуполе не узнают, что я дошел. Весь мир узнает, а они – нет: связи нету.
Город, которого нет
Несколько лет назад Мариуполь начал хорошеть: дома покрасили, отремонтировали, дороги заасфальтировали. Строителей всегда в ямах был. А потом заасфальтировали. Но сейчас от Строителей остались куски. Воинская часть там разбитая, пятиэтажки в дребезги. Деревья корнями вверх торчат – их повырывало взрывной волной. Ни пройти, ни пробраться. А надо идти. Там можно в воинской части картошки взять.
Мариуполь – это город, которого нет.
Я видел много строек, знаю, каким трудом это все создается. Видя, что из себя представляет город, я понял, что восстановить это просто невозможно. Там все снести и заново построить.
Но никто ничего не будет восстанавливать. Не для этого сюда пришли с огромными железяками разрушать.
Они пришли разрушить, отомстить, наказать. За все.
Те, кто из "ДНР", считают, что мы это все заслужили. Бандиты пришли к власти там, но уже вроде как власть, могут все творить. Исказилось сознание полностью. Перевернутое зеркало. Четыре раза и по голове еще этим зеркалом хлопнули.
Но Донецк, говорят, лучше выглядит, чем Мариуполь: есть вода, свет, розы растут (Донецк в Украине называют городом тысячи роз – Авт.).
Думаю, в Мариуполе порт восстановят. Построят какой-то поселок для портовиков. Товары как-то будут двигаться. А жилые дома вряд ли восстановят.
