Разговор с Анатолием Егоровым состоялся в одной из киевских квартир, когда он на один день оказался в столице. В тот вечер в центре города не было электричества из-за того, что российское командование во главе с Владимиром Путиным поставило перед собой задачу привести Украину к гуманитарной катастрофе. Два месяца ракетными обстрелами выбивалась энергетическая инфраструктура страны, очевидно, такими террористическими действиями Кремль пытается склонить украинцев к перемирию на его условиях.
В полумраке киевской квартиры Егоров рассказал тоже о темных днях – о стойкости украинцев, месяцах войны в Мариуполе, обороне "Азовстали", а также трагедии, произошедшей в зоне, находящейся в Еленовке.
– Анатолий, знаю, что вы служили и служите в полке "Азов". Вы из Донецка. Как получилось, что вы попали в полк?
– Я спортсмен и также ультрас донецкого "Шахтера". К слову, ультрас всех клубов поддержали Украину, а первый состав "Азова" 2014 года состоит примерно на 70% из футбольных фанатов.
Я занимался регби, выступал за национальную сборную. С 2015 по 2017 годы служил в полку. Затем стал руководителем политической партии "Национальный корпус" Донецкой области. 24 февраля встретил войну как гражданский человек в Краматорске.
У нас была договоренность с ребятами, друзьями, активистами, что, если ляжет связь, мы встретимся на местной горе Деме – там у них есть спецсвязь. Я собрал семью и отправил их во Львов. Мы с парнями из Краматорска поехали в Мариуполь.
– Какого числа вы там были?
- Мы 25 февраля рано выехали и в тот же день были на месте. Бои уже были на подступах, обстреливались позиции, где на тот момент находилась 36 бригада ВСУ.
– Бои довольно активные продолжались в марте?
– Да. Немного про себя расскажу. Сначала меня кинули помогать по базе мариупольского гарнизона, который находится на левом берегу города. Когда противник 5 марта прорвался с восточной стороны и образовалась дырка, туда закинули меня с моим взводом на тот момент держать линию обороны.
– Какие у вас были обязанности? Вы стрелок?
– Младший брат устроился пулемётчиком, а я помощником пулеметчика. На самом деле в "Азове" это не имеет никакого значения. У меня в подчинении было два подполковника Нацгвардии, героические парни, оба погибли. Это тыловые полковники. Один из них Кулаенко, расследовал несчастные случаи, когда какая-то авария, по сути, занимался бюрократической работой. Его в "Азове" очень не любили из-за дотошности. Но он оказался просто тигром войны. У него было три ранения. Я отправлял его в госпиталь, а он ночью возвращался пешком на позицию. У него были тяжёлые контузии (был снайпером), в окно дома, где он находился, ударил танк, от взрыва погнуло ствол винтовки, его выкинуло в другую комнату.
– Как происходили уличные бои?
– Я со своей группой зашёл на восток Мариуполя взводом, а в итоге в конце апреля у меня уже была рота. Наш участок - 1,5 км фронта. Против нас выходило три подразделения, с которыми я сталкивался: 9 полк ДНР, 810 бригада морской пехоты РФ, а в конце кадыровцы. Происходило это так – поначалу мощная артподготовка, авиаподготовка. Потом выкатывались танки и работали. Затем непосредственно были попытки штурма.
Если попытка штурма не удается, они отходят назад и всё начинают по-новому. Когда россияне перешли бульвар Меотиды, то мы в этом городском квартале полтора месяца держались. Это самый разрушенный район города, нет ни одного живого дома. Мой брат командовал отделением, находящимся в пятиэтажном здании. Там было 6 или 8 подъездов. Начинал он в 8-м подъезде, закончил в третьем, все остальное россияне сровняли с землей. Здание горело несколько раз. В него стреляли баротермическими зарядами "Буратино", при поражении от которых горит бетон.
– То есть их единственная тактика против защитников Мариуполя – полностью выжечь территорию?
– Да. У россиян было очень много потерь. Штурм: у меня до 30 человек держат квартал, это примерно 500-700 метров. Россияне штурмуют двумя ротами, у них убитыми 10-15 человек (подтвержденные), ранеными до 50 человек. Раненый выходит из боя, поскольку теряет боеспособность. Это за один день штурма. А у меня ни одного "300" даже не было.
В Мариуполе закончились БК, продукты питания и т.д. Мы просили деблокаду, коридор, чтобы могли вывозить раненых, были поступления боекомплекта, происходила ротация.
- Были же поставки вертолетами?
– Были, но незначительные. Самое главное – привозили медикаменты, потому что у нас было много раненых, которые просто гнили.
– Я знаю историю, что врачи специально летели на вертолетах к вам, чтобы помогать.
– Да, один раз была такая ротация врачей. Самое страшное в окружении – психологическое состояние, особенно для врачей. Был такой день, когда они провели 120 операций за сутки, из них 70 ампутаций. Это была группа врачей из десяти человек. Если, например, ампутация пальца, то хирург обычными кусачками для ногтей обрезал кость, чтоб сделать нормальную культю. Условия даже не спартанские. По поводу санитарных норм я вообще молчу – они отсутствовали.
– Когда вы отступили на территорию "Азовстали"?
– Моя рота вышла предпоследней с городских застроек Мариуполя на завод "Азовсталь". Украинские бойцы первыми уходили на завод с правого берега, потом на левом берегу сражались три роты, батальон – они переместились на завод в конце апреля.
– Россияне пытались много раз штурмовать саму территорию "Азовстали". Как это всё происходило?
– В самый тяжелый день, рядом с 9 мая, было или 96 вылетов авиации или 96 бомб они скинули. За сутки! То есть утюжили "Азовсталь" – невозможно было голову поднять. Если бы не бункеры и подземные ходы, то мы бы там так долго не продержались. В сутки ни секунды тишины – артиллерия, корабельная арта: как минимум стояло на рейде постоянно два корабля, их было видно на дистанции 5 км. Снова артподготовка, а затем пытаются сделать прорыв, заезжают бронетехникой, танками, БМП. Россияне даже заходили на "Азовсталь", занимали ближайшие здания, их выбивали.
– Я знаю, что с 6-8 марта на завод стали прибывать мирные жители, потому что там возле каждого цеха было по бомбоубежищу. Сколько там приблизительно было мирных?
– Мой бункер находился рядом с бункером, где было примерно 60-70 гражданских человек. Плюс в других бункерах. У меня в бункере было до 10 детей. Самый маленький – 5-6 лет, наверное. Грудничков не было.
На заводе было два продуктовых склада, те, которые мы подготавливали. Их уничтожили бункерными авиабомбами– там просто развалины. И когда был более тихий день, то с каждого бункера отправляли людей – своих бойцов – копать эти развалины, чтобы найти продукты, ведь личный состав надо было кормить чем-то. Раскапывали круг сыра, консервы. Когда раскапывали сладкий напиток или шоколад, мы всегда относили детям.
– Да, был Старлинк. С президентом было общение, со штабом.
– А последние дни, вы сказали, что не хватало БК?
– В момент нашего выхода у нас оставалось 30-40 гранатометов. Их хватит на день войны. Потом все: танки заезжают, а ты из стрелкового оружия только можешь стрелять.
– Было ощущение фатальности?
– Где-то в середине апреля я понял, что мы не выйдем оттуда. Единственная цель – просто забрать с собой как можно больше негодяев.
– У вас была какая-то ситуация с российскими ГРУшниками?
– Да. Это, наверное, единственные военные, которые не нарушали правил войны: не стреляли по домам, не уничтожали гражданских и т.д. ГРУшники прорвались глубоко в тыл, взяли в круговую оборону здание. Их было около 100 человек. Мы несколько раз отправляли к ним парламентеров, чтобы они сдались, поскольку россияне были полностью в нашем окружении. После чего они отказались и были полностью уничтожены.
– Когда была достигнута договоренность о выходе с "Азовстали"? В какой период?
– Это к командиру Денису Прокопенко вопрос, он вел переговоры. Нам он сообщил о приказе Верховного главнокомандующего.
- Что происходило в тот день, когда вы выходили из "Азовстали"? И в последующие? Куда вас направили?
– Я вышел 20 мая из "Азовстали". Нас досмотрели. Разрешили взять с собой личные вещи, часы, деньги, посадили в автобус, там были "азовцы", Нацгвардия, ТРОшники, 36-я бригада и т.д. Зашли представители Красного креста, говорили на английском языке с переводчиком. Попросили заполнить анкеты. Мы заполнили их: данные, хочу ли я сообщать своим членам семьи, номер телефона, номер телефона семьи. Нас сопровождало два человека в автобусе, скорее всего Росгвардия. В автобусе мы ехали нормально, т.е. никто не говорил вниз смотреть. Я видел куда мы едем – в сторону Волновахи по трассе Мариуполь-Донецк. За Волновахой мы повернули на Еленовку.
– Вы приехали в сторону Волновахи и там происходила фильтрация?
– Нет, приехали в Еленовку под зону, ночевали прямо в автобусах, потому что зона не может принять. Утром заехали в зону и там уже встречала федеральная служба исполнения наказания РФ, спецназ.
– Теоретически вы могли уничтожить этих охранников и убежать?
– Да, но мы понимали, что некуда бежать без оружия. Мы дали слово, и они нам дали слово: в первую партию обмена должны войти наши раненые.
– Вы находились в этой зоне в Еленовке? Сколько приблизительно людей?
– В районе 1000 человек. Там были ещё один барак, полностью заполненный 501-й бригадой.
– Известный случай, когда россияне взорвали один из бараков в Еленовке. Как это все происходило?
– В бараке на промзоне находились 200 "азовцев", которых туда за два дня до взрывов перевели.
Русские подготовили барак, поставили кровати (это я общался с парнями, которые были там и поменялись). Была большая плотность – кровать к кровати. И разместили там двести человек. Как они выбирали их – не знаю, случайно. Говорили, что была большая перегрузка.
Например, барак, в котором находился я, рассчитан на 100 человек, а было 330 человек. Нам ещё повезло: хватало кроватей. У третьего барака не хватало, хорошо хоть матрасы были и спальники, которые с собой взяли с "Азовстали".
Так вот, россияне сказали, что для улучшения жилищных условий переводят людей в тот злополучный барак в промзоне, а в остальных местах заключения сделают ремонт. Парни спокойно пошли. И где-то в полдвенадцатого начал работать "Град" прямо из-под забора зоны. Со второго этажа (у нас двухэтажный барак) мы видели, что происходит. Видели как работала их артиллерия.
– А вы находились отдельно, но на том расстоянии, чтобы видеть барак, который был в промзоне?
– Есть фото разрушенного барака и по крыше видно, что это не Хаймерс.
– Конечно, нет. Хаймерс полностью бы развалил этот барак. Они нам потом уже говорили, что это 152 калибр. Это бред. Это просто казнь.
– Получается, было два взрыва и люди там просто сгорали?
– Да, заряды были по типу баротермических. Этот барак утеплён стекловатой, она плавилась. Видно на фото, что металл повело. Там часть людей погибла, потому что им не оказывали медицинскую помощь, т.е. люди были с осколочными ранениями, со вторичными. Один парень умер по дороге в Донецк, т.к. их везли в КамАЗе, а не в машинах Скорой помощи.
– Сколько вообще людей погибло?
– Разные цифры, но в районе 50 человек. То есть им не оказывали медицинскую помощь.
– Зачем они это сделали? В чем смысл?
– Я думаю, что они хотели показать в своих СМИ, что украинцы обстреливают самих себя. Второй момент: они пытались это доказать нам – что "азовцы" никому не нужны, и украинская сторона хочет нас уничтожить. Но это глупо, так топорно сделано.
- Как происходил обмен?
– Первый обмен – 140 человек – были раненые. Второй обмен – 21 сентября – я был в этом обмене. Утром приехали и сказали собираться на этап. Мы думали, что нас на Донецкое СИЗО, потому что часть первого батальона отвезли туда. Нам завязали глаза, завязали стяжки на руках, загрузили в тентовый КамАЗ около 50 человек, в котором я ехал. Была сумасшедшая давка. И поехали в неизвестном направлении. Всё это сопровождалось физическими замечаниями, электрошокером и т.п.
Долго ехали. Впереди в тенте есть окошко маленькое, один туда залез, сказал, что мы на взлетной полосе. Мы взлетаем, долго летим. Я думаю, в Турцию на экстрадицию, но оказалось - Москва. Значит нас повезли в "Лефортово", но затем закрылся люк, и мы полетели дальше.
– А сколько приблизительно осталось в плену ваших?
– В районе 750 человек только азовцев. Другие подразделения я не могу посчитать, я их не знаю. Выходило нас с "Азовстали" примерно 2500 человек.
– Что самое трудное было за весь этот период с 24 февраля?
– Плен. Я себе задавал вопрос: если бы вернуться назад, то три месяца Мариуполя – не вопрос. Если будет ещё раз такая ситуация с пленом, то в живых я не сдамся.
После 21 сентября обменяли всего 5 "азовцев". Я знаю, что наша сторона полностью делает всё, чтобы обмен состоялся. А РФ не хочет отпускать. Да и нас, наверное, не отпустили, если бы не Виктор Медведчук.
